Граф Толстой-Американец
Жил картежником и бретером, а умер благоразумным сдержанным семьянином
Граф Федор Толстой
оставил след и в великой литературе. У Льва Толстого он – Долохов и граф
Турбин, у Александра Грибоедова – «ночной разбойник, дуэлист» в «Горе
от ума», у Александра Пушкина – Зарецкий и Сильвио в «Выстреле». Что же
он такое натворил? ...Новости из Петербурга ввергли Пушкина, жившего в
то время в Михайловском, в бешенство. Такой обескураживающей и подлой
выходки он не ожидал даже от такого необузданного повесы, как граф Федор
Толстой, с которым ему не раз доводилось сиживать за карточным столом.
Раструбить на весь
Петербург нелепицу о том, что его, как пьяного мещанина, якобы высекли в
полицейском участке! Вернее, граф написал это в письме князю Александру
Шаховскому (в то время автору известных комедий), а уж Шаховской не
постеснялся показать письмо общим знакомым.
Конечно, никто и не поверил в сей вздор, но сам факт этой глупой шутки
Американца... Снисходительно принять такое можно было от кого угодно, но
только не от Толстого – безудержного бретера, который привык
властвовать над другими и сам подобных слов никогда и никому бы не
простил. Выход единственный – сатисфакция. Увы, ссылка закончится лишь
через шесть лет, а смыть позор надо немедленно. У Пушкина чешутся руки, и
он пишет и посылает в столицу эпиграмму:
В жизни мрачной и презренной
Был он долго погружен,
Долго все концы вселенной
Осквернял развратом он.
Но, исправясь понемногу,
Он загладил свой позор,
И теперь он – слава Богу,
– Только что картежный вор...
Американец тут же отреагировал:
Примером ты рази, а не стихом пороки,
И вспомни, милый друг, что у тебя есть щеки!
Федор Толстой в молодости
Совет был лишним – Пушкин не забывал об этом (свои переживания позже он
зеркально отразит в рассказе «Выстрел») все годы своей семилетней
ссылки: и в Екатеринославе, на Кавказе, в Крыму и в Бессарабии. Все годы
предстоящая дуэль нависала дамокловым мечом: как планировать дальнейшую
свою жизнь, женитьбу, воспитание детей? Надо же стреляться!
Нет, пессимистом Александр Сергеевич не был. Но дело в том, что более
опасного соперника, чем Толстой, найти было трудно: из пистолета с
двадцати шагов граф попадал в серединку туза, мастерски рубился на
саблях, а фехтовал не хуже Савербека – знаменитого учителя фехтования.
Извинений Пушкин бы не принял, да и не тот человек был граф, чтобы
извиняться.
В Михайловском, вместе со своим соседом Алексеем Вульфом, Пушкин по
несколько часов в день стрелял в звезду, нарисованную на воротах бани.
На прогулки поэт ходил с чугунной тростью, а когда кто-то из спутников
спрашивал, зачем он это делает, поэт подбрасывал ее высоко в воздух,
ловил и отвечал: «...Чтобы рука не дрогнула, когда буду стреляться».
В конце концов, Толстой вполне заслужил пулю, еще с тех пор, когда убил
на дуэли капитана Брунова, вступившегося за свою сестру. О ней
Американец двусмысленно и настолько ловко пошутил в тесном кругу
приятелей, что шутка долго ходила по устам. Однако этот Толстой далеко
не прост. Евгений Боратынский, познакомившись с Федором Толстым, писал:
«...Познакомился с Толстым-Американцем. Занимательный человек! Смотрит
добряком, но всякий, кто не слыхал про него, ошибется...».
Русский поэт Евгений Боратынский уважал Американца и восхищался им
Два Федора. Сегодня, как, впрочем, и в то время, трудно
представить себе графа, прекрасно образованного, говорящего на
нескольких языках, любящего музыку и литературу, дружившего с самыми
уважаемыми и знаменитыми людьми и при этом, на манер уголовника,
покрытого татуировками и носящего прозвище. Американцем графа стали
называть по возвращении из первого в России кругосветного плавания,
возглавляемого Иваном Крузенштерном и Николаем Резановым.
Правда, Федора Ивановича на полпути высадили на острове, уж очень плохо
он себя вел. К слову, и попал-то на корабль граф авантюрным способом.
В элитном Преображенском полку Петербурга, куда Толстой (как один из
самых статных и одаренных выпускников Морского кадетского корпуса) был
зачислен офицером, прослужил он недолго. После того как полковник Федор
Дризен публично отчитал молодого графа за нарушение дисциплины (тот,
узнав, что в России строится воздушный шар, захотел первым подняться в
воздух, что ему и удалось вместе с конструктором Гарнером, которого граф
бог знает как уговорил), Толстой... просто плюнул в полковника.
Дуэль, разжалование, крепость. Полковник Дризен тяжело ранен, и Федору
грозит безрадостное будущее в солдатах. Но тут графу повезло, как
непостижимо везло всю жизнь: его двоюродный брат и тезка (Федор Петрович
Толстой, в будущем известный художник и скульптор) по странному
стечению обстоятельств должен был уходить в кругосветное плавание, но
страдал морской болезнью, да и вообще был далек от путешествий. Тогда
для того, чтобы Федора Ивановича избавить от наказания, а Федора
Петровича от плавания, родные обоих Федоров выхлопотали замену одного
Толстого другим.
«Потерянный» в экспедиции. В море, на «Надежде», одном
из двух кораблей, отправившихся в поход, Толстой, не имеющий к
экспедиции никакого отношения, целыми днями скучал и слонялся по палубе,
предлагая встречным метнуть банк.
Корабли в море. Американец в море
В одном из портов он приобрел самку орангутанга, которую наряжал то в
моряка, то в офицера, чем вызывал безудержный хохот команды и хаос. На
удивление всем, обезьяна слушалась графа, как опытного дрессировщика,
повторяла его действия, обнимала, а он называл ее то своей женой, то
капитаном Крузенштерном.
Дисциплина на корабле разладилась, Крузенштерну это надоело, и Толстой,
игнорирующий предупреждения капитана, был посажен на несколько дней под
замок. Но первое, что он сделал, освободившись после ареста, это стал на
глазах обезьяны комкать и пачкать чернилами бумаги. Затем, дождавшись,
когда капитан покинет свою каюту, он впустил туда «жену», которая
уселась за стол и стала методично уничтожать вахтенные записи на столе.
Спокойный и добрый Иван Федорович Крузенштерн, увидя это, впал в ярость и
в адрес Толстого более в выражениях не стеснялся...
Граф, конечно, потребовал удовлетворения, но капитан, ответственный
человек, который вел корабли императорского флота вокруг света, не хотел
и не мог драться, а просто пересадил Толстого на «Неву» вместе со
злополучной обезьяной. Но Толстого было уже не остановить, и он, решив
ромом отметить «новоселье», споил корабельного священника (накануне
несчастный пытался читать графу морали) и припечатал сургучом святейшую
бороду спящего к палубе. Бороду пришлось отстричь. Матросы веселились –
капитан мрачнел. Фактически Федор Толстой был теперь лидером у команды, и
скоро ситуация достигла апогея.
Шлюп «Надежда», на которой ходил Американец
Экспедиция остановилась у Маркизских островов, Толстой познакомился с
туземцами, которые окружили корабль, предлагая кокосы, плоды хлебного
дерева, бананы и прочее взамен на изделия из металлов.
Граф потребовал в парламентеры не иначе как самого короля, который не
замедлил явиться – татуированный с головы до ног. Звали его Танега
Кеттонове, и Толстой, запершись с ним и со своей обезьяной в каюте,
целый день распивали ром, после чего король отдал распоряжение, и у
корабля вскоре появилось несколько лодок, а в них – женщины-туземки.
Боясь бунта, капитан вынужден был поднять их на корабль. Вся команда
предавалась оргии, а Толстой – большой любитель псовой охоты – швырял с
борта в море палку и кричал Танеге «Апорт!», и его друг король прыгал за
ней и, радостно скалясь, ловил в воде зубами. Татуировками (не
пороховыми, а цветными, каких на большой земле делать не умели) графа
покрывал командированный с берега мастер-туземец.
Хаос больше продолжаться не мог, и с графом решили поступить так, как на
флоте издавна поступали с преступниками: ссадить на одном из островов,
но не явно – иначе матросы взбунтуются, а как бы случайно. И во время
очередной остановки Федора Ивановича «забыли», оставив ему ружье, мешок с
солониной и обезьяну.
Орангутанг, которого вместе с Толстым высадили на сушу и дальнейшая
судьба которого неизвестна, дал впоследствии повод многочисленным
сплетням в дворянских кругах. Толстой около года пробыл в Америке,
объездил от скуки Алеутские острова, посетил дикие племена колошей (сами
себя они называли тлинкит), с которыми ходил на охоту.
Русский мореплаватель адмирал Иван Крузенштерн высадил Американца на островах
Его подобрало у Аляски торговое судно и доставило в Петропавловск, из
которого Толстой добирался до Петербурга через Дальний Восток, Сибирь,
Урал и Поволжье. С этих пор его и прозвали Американцем.
Дома, принимая гостей, он одевался по-алеутски, и стены его комнат были
увешаны оружием и орудиями дикарей. Когда Толстой бывал в свете, дамы,
робея, просили его показать татуировки – он, усмехаясь, раздевался до
пояса и с удовольствием демонстрировал разноцветные картинки. На руках –
змеи, дикие узоры, а на груди – красно-синяя птица, сидящая в кольце.
Герой, кавалер, патриот. Сразу же по возвращении в Петербург
путешественника препроводили на гауптвахту: прошлые грехи не забыли, и,
вероятно, дошло донесение Крузенштерна о его поведении на корабле. Из
Преображенского полка графа перевели в Нейшлотскую крепость в гарнизон,
что было почти равносильно разжалованию.
Битва в Ратане вблизи Умео, в которой Американец проявил себя отчаянным храбрецом
Но спустя время Американцу вновь неожиданно повезло. Он встретился со
своим другом по кадетскому корпусу князем Михаилом Долгоруковым, который
с удовольствием взял графа к себе адъютантом. К слову сказать, граф и
князь были «два сапога пара». Князь до войны был сослан в Пермь за некий
дикий поступок, а перед возвращением из ссылки угостил пермских
чиновников паштетом из своей датской собаки.
Во время русско-шведской войны князь был командующим Сердобским отрядом,
погиб у Толстого на руках, в него попало ядро. Американец заявил, что
не будет смывать кровь, которой он запачкался, пока она сама не
исчезнет, и взял себе шпензер (мундир без фалд) князя. После чего
возглавил разведотряд, прошел с ним по льду Ботнического залива, и по
проложенному им пути в Швецию прошла вся русская армия. Сей подвиг
немало поспособствовал быстрой победе России, и по приказу Александра I
Толстой был реабилитирован, и ему вновь разрешили служить в
Преображенском полку в чине поручика.
Но для Американца война не закончилась – очень скоро он убил на дуэли
Брунова, затем Александра Нарышкина, за что и был посажен на несколько
месяцев в Выборгскую крепость, а затем уволен из армии. Но грянула
Отечественная война 1812 года, и Американец уже добровольцем в качестве
ратника ополчения отправился на защиту Москвы.
Князь Михаил Долгоруков спас Американца, взяв к себе адъютантом
На войне он организовал партизанский отряд, участвовал в Бородинском
сражении и, по многим источникам, с безумной храбростью сражался. В
отставку Американец ушел в чине полковника, покрытый ранами, увенчанный
боевой славой, засвидетельствованной Михаилом Кутузовым, и с
Георгиевским крестом на груди.
По окончании войны уволился из армии, поселился в Москве и, как многие
ветераны-гусары, жуировал, играл в карты, кутил с цыганами, волочился за
женщинами и делал все это с чудовищным размахом. Кроме того, он
принимал участие в дворянских собраниях, сам организовывал торжественные
приемы, был в приятельских отношениях с Евгением Боратынским,
Александром Грибоедовым, Василием Жуковским, Пушкиным, Михаилом Глинкой,
Денисом Давыдовым, Александром Герценом, Петром Чаадаевым, Петром
Вяземским и пользовался их уважением. Последний вспоминал, что граф
Толстой обладал гипнотической способностью притягивать людей; был умен,
как демон, и удивительно красноречив.
Постоянные чудовищные выходки Американца подогревали к нему интерес и
служили почвой для всевозможных слухов. Говорили, например, что граф
сожительствовал со своей обезьяной, будучи в путешествии, а потом съел
ее. Что туземцы подарили ему некий секрет снадобья, который уберегает
его от пули и сабли, приносит удачу в картах и пари, а также наделяет
львиной отвагой и магической силой.
Федор Толстой был картежником и дуэлянтом
Лев Николаевич Толстой, его племянник, писал о Федоре Ивановиче в своих
«Воспоминаниях»: «...Помню, он подъехал на почтовых в коляске, вошел к
отцу в кабинет и потребовал, чтобы ему принесли особенный сухой
французский хлеб; он другого не ел. В это время у брата Сергея болели
зубы.
Он спросил, что у него, и, узнав, сказал, что может прекратить боль
магнетизмом. Он вошел в кабинет и запер за собою дверь. Через несколько
минут он вышел оттуда с двумя батистовыми платками. На них была лиловая
кайма узоров; он дал тетушке платки и сказал: «Этот, когда он наденет,
пройдет боль, а этот, чтобы он спал (так все и случилось). Помню его
прекрасное лицо: бронзовое, бритое, с густыми белыми бакенбардами до
углов рта и такими же седыми курчавыми волосами. Черные глаза его
блестели, а когда он сердился, страшно было заглянуть ему в глаза. Много
хотелось бы рассказать про этого необыкновенного, преступного и
привлекательного человека...».
Говорили, что с Американцем опасно было находиться рядом – этот грузный
человек с меланхолическим взглядом, вещая тихим голосом, а порой и
громко, крупно и раскатисто, способен был обратить в дуэль любой
разговор, намек, а то и взгляд, и жест. Казалось, что он специально
провоцировал людей, чтобы с интересом наблюдать за их поведением.
И крепко на руку нечист... Что касается удачи в
карточной игре – здесь все было просто, ибо граф Толстой, как он сам
выражался, часто «исправлял ошибки фортуны» и от друзей этого не
скрывал.
Так русская аристократия и прожигала жизнь
Князь Сергей Волконский (декабрист) пригласил как-то Толстого метать
банк, на что тот ответствовал: «Нет, мой милый, я вас слишком люблю для
этого. Если мы будем играть, я увлекусь привычкой исправлять ошибки
фортуны!». Американец был уверен, что некоторые просто предопределены
судьбой к неминуемому проигрышу, и про них он говорил, что, начни они
играть в карты с самим собою, то и тут найдут средство проиграться.
Близким приятелям он рассказывал, что у него есть «шавки» для загона
«кабана».
Например, был случай: подручные приводят заезжего купца, начинают
играть, дают выигрывать, угощают, наливают. Купец пьянеет,
проигрывается, объявляет, что таких денег с собой нет. Нет проблем: есть
гербовые бумаги, и можно написать обязательство. Купец в отказ – его в
холодную ванну, и вот, совершенно истерзанный и обессилевший от вина, он
все подписывает.
Тогда часто играли в игры, в которых характер игрока дает преимущество
над противником, то есть те игры, где надо прикупать карты. Говорили,
что, поиграв несколько времени с человеком, Толстой разгадывал его
характер и игру, по лицу узнавал, к каким мастям или картам он
прикупает, а сам был тут для всех загадкой, ибо артистично блефовал, и
подлинные его эмоции невозможно было раскусить. При этом не брезговал и
обескураживающими провокациями или шутил в самый критический момент.
С Александром Пушкиным Американец даже подружился
Как-то в походе, играя по-крупному, некий морской офицер, прикупая
карту, умолял Толстого сдать ему туза... Американец отложил карты,
засучил рукава и, выставив кулаки, ответил: «Изволь!» (в смысле
оттузить, то есть побить). Моряк шутки не понял. Видимо, зная, что
драться с Американцем на чем бы то ни было равносильно самоубийству, но
плавал граф с грехом пополам, офицер при выборе оружия предложил
схватить друг друга и броситься с обрыва в воду. Побежденным будет
считаться тот, кто первым разожмет пальцы. На том и порешили,
схватились, прыгнули... очень долго никто не всплывал... секунданты
решили, что утонули оба, нырнули и достали переплетенные тела.
Пальцы графа, которые сомкнулись на горле погибшего морского офицера,
разжали с большим трудом. Американца откачали, и он, опорожнив из горла
бутылку вина и достав длинную пенковую трубку, с невозмутимым видом
вновь принялся за карты.
Доподлинно не известно, в скольких поединках Федор Иванович участвовал,
однако (по многим источникам) в результате схваток он погубил 11
человек, фамилии которых аккуратно записывал в блокнот. Собственно,
дуэли для Американца были явлением будничным.
Дуэль – хобби Американца
К примеру, другу Толстого Василию Гагарину, насмешнику и балагуру,
остроты которого бывали чересчур колки, пришлось как-то стреляться: на
одной холостой пирушке один молодой офицер, уязвленный насмешками,
вызвал остряка на дуэль. Толстой, метавший банк в соседней комнате,
узнал об этом, зашел и молча дал пощечину офицеру. Тотчас дуэлянты сели
на тройки и поскакали за город. Через час Толстой, убив своего
противника, вернулся, шепнул другу, что стреляться не придется, и
спокойно вернулся к ломберному столику.
Таким Толстой был другом, и для того чтобы тот же Гагарин смог
рассчитаться с долгами, Американец закладывал собственное имение.
По выражению Жуковского, «граф Толстой – добрый приятель своих друзей»,
которые охотно давали ему поручения, и он исполнял их толково и
добросовестно.
Из письма Вяземского Александру Тургеневу: «Когда ты будешь иметь
некоторого рода официальность за границей, нет неудобства пересылать
тебе деньги. Дай доверенность Американцу, если Оболенский не возьмется.
Он не Жихарев (обманувший доверившегося ему друга в финансах), не
обманет...».
Федор Толстой. Рисунок Александра Пушкина
Плата за жизнь, расплата за смерть. Год за годом Федор
Иванович выигрывал огромные суммы и тут же спускал все, устраивая
роскошнейшие балы, коротая вечера с цыганскими таборами и давая в долг
бессрочно. Свой большой дом он превратил в дом игорный и регулярно
устраивал оргии. В один из таких вечеров Американец влюбился в цыганку –
прелестную, по отзыву ее современников, певицу – Авдотью Максимовну
Тугаеву, увез к себе, никуда не выпускал, а однажды, демонстрируя перед
друзьями свою меткость, заставил ее встать на стол и отстрелил ей из
огромного дуэльного пистолета каблучок туфли.
В Английском клубе, где Толстой состоял как почетный член, «исправлять
ошибки фортуны» означало быть изгнанным из элитного клуба, и тут граф
играл честно, но однажды проиграл настолько огромные деньги, что, продай
он все свое имущество, не хватило бы и половины, чтобы рассчитаться с
долгом. Его ждал позор – выставление фамилии на черную доску за неплатеж
проигрыша в срок.
Толстой пустил бы себе пулю в лоб (карточный долг для любого дворянина
был «долгом чести», а черная доска и исключение из Английского клуба
унижением гораздо более страшным, чем разжалование в рядовые), если бы
ему в очередной раз не повезло. Его цыганка, узнав, в чем дело, вывалила
перед носом оторопевшего Американца кучу банкнот. На вопрос «откуда?»
Тугаева ответствовала: когда граф выигрывал, то всегда кучу денег
отдавал ей, а она, не говоря ему, все прятала в течение пяти лет.
Федор Толстой в преклонных годах. Художник Филипп Рейхель, 1846 год
Фактически она спасла ему жизнь, ибо гордый Толстой без колебаний решил
бы свою судьбу. Сразу же они обвенчались, домашние оргии раз и навсегда
прекратились, таборная цыганка стала графиней, на которую Американец
никогда больше не поднял ни голос, ни пистолет. По записям Льва Толстого
об Американце в зрелом возрасте, «...Федор Иванович стал богомолен и
суеверен потому, что его мучили угрызения совести. Он каялся, молился и
клал земные поклоны, стараясь искупить преступления и свои жестокие
поступки...».
Он мечтал иметь наследника, но все его дети или рождались
мертворожденными, или умирали в младенчестве. После смерти первенца он
наложил на себя епитимью и не пил полгода. Не помогло – дети рождались и
умирали, тогда Толстой достал свой блокнот с фамилиями убитых им на
дуэлях и теперь после каждой смерти ребенка вычеркивал очередную фамилию
из блокнота. Он был уверен, что причина проклятья продолжения рода в
его бессмысленных дуэльных убийствах.
Суеверие? Но когда умер его одиннадцатый ребенок – талантливая дочь
Сарра умерла в 17 лет (она писала стихи, на которые благоприятные отзывы
давали Белинский и Герцен), Толстой в блокноте записал «в расчете», и
двенадцатое дитя, дочь Прасковья, дожила до старости.
Сарра Федоровна Толстая
После смерти Сарры в Федоре Ивановиче вновь «проснулся» Американец, и
теперь ему грозила каторга. Дело в том, что некий подрядчик взялся
строить не то больницу, не то богадельню в память умершей дочери, а
Толстому работа не понравилась настолько, что он связал архитектора и...
щипцами вырвал у него пару зубов. Тот подал в суд, и даже влиятельным
друзьям Толстого стоило невероятных усилий уберечь его от Сибири. Но это
была последняя дикая выходка Федора Ивановича: оставшиеся годы жизни он
не затевал ссор, не кутил, много читал и молился.
Возвращение поэта. Еще в лицейские годы некая колдунья
напророчила Пушкину, что убьет его белокурый офицер. Толстой же в те
годы был черняв. Но по возвращении из ссылки в сентябре 1826 года Пушкин
в первый же день приезда в Москву послал секундантов к Толстому. Судьба
к поэту пока благоволила, ибо Толстого в Москве не оказалось. А по
возвращении его случилось невероятное, а именно: Американец принес свои
извинения Пушкину.
Глупо предполагать, что Толстой испугался или пощадил жизнь поэта...
Современники полагали, что дуэль с Пушкиным угрожала ему разрывом с
людьми, дружбою которых он особенно дорожил, – с Вяземским, Василием
Львовичем Пушкиным, Жуковским и другими. Примирение перешло в дружбу.
Могила Федора Толстого
...Умер Американец в 1846 году, шестидесяти четырех лет, почти не болея
перед смертью, в присутствии верной жены и дочери, так и не дождавшись
наследника. Исповедь продолжалась несколько часов, и священник,
исповедовавший его, говорил, что редко он встречал такие большие грехи,
такое искреннее раскаяние и такую веру умирающего в милосердие Божие...
Дмитрий ПУШКАРЕВ, журнал «Story» Источник: http://telegrafua.com/country/14519/
|