Глава шестая.

Плавание от острова Кадьяка к северо-западным берегам Америки и пребывание в порте Ново-Архангельске, с замечаниями об оном

Во время плавания нашего от острова Кадьяка до северо-западных берегов Америки ничего особенно внимания достойного не случилось. Мы шли с переменными ветрами, большею частою нам попутными, которые только, будучи сопровождаемы почти беспрестанными туманами, дули столь тихо, что мы не прежде могли увидеть мыс Эджком {*52}{159}, образующий северную сторону входа в Ситхинский залив, как в 6 часов вечера 25 июля. День сей примечателен для нас также по несчастному случаю: мы лишились одного из самых лучших наших матросов, по имени Евдокима Маркова; он часто жаловался на слабость, наконец, приключилась ему горячка, от которой он и умер. Противные ветры, с юго-восточной стороны дувшие и часто с большою силою при туманной, дождливой погоде, продержали нас в море против входа в залив трое суток; наконец, 28-го числа настал умеренный ветер от северо-запада, с которым мы и пошли к порту. Но когда вошли в залив, то ветер вдруг затих и после того дул полосами, часто совсем утихая, так что мы не прежде, как в 4-м часу пополудни вошли в порт Ново-Архангельск{160}. По приходе нашем крепость салютовала нам семью выстрелами, [332] а потом американский бриг таким же числом; первой возвратили мы выстрел за выстрел, а последнему двумя выстрелами менее. Здесь нужным считаю заметить, что в салютах на море мы по сие время руководствуемся Петра Великого морским уставом, в котором, между прочим, повелено: «а капитаны партикулярные имеют ответствовать торговым двумя выстрелами меньше». Закон сей относится к судам, о торговых же крепостях ни слова не сказано, потому что их тогда не существовало. Следовательно, компанейской крепости, находившейся под купеческим флагом, по-настоящему надлежало бы салютовать также двумя выстрелами менее; но, с другой стороны, приняв в уважение то, что компания сия, хотя и торговое общество, но владеет пространными областями, находится под высочайшим покровительством государя и имеет в торговом своем флаге императорский российский герб, я решился возвратить ей равный салют, чего другой на моем месте, может быть, не сделал бы, а отсалютовал бы по точному смыслу вышеприведенных слов устава.

Едва успели мы положить якорь, как приехали к нам многие господа, находящиеся здесь в службе Российско-Американской компании {*53}. От них узнали мы, что вступивший на место коллежского советника Баранова в должность главного правителя над колониями флота капитан Гагенмейстер за месяц до нашего прихода сюда отправился в Калифорнию, чтобы купить там хлеба для здешних селений, и не прежде хотел возвратиться, как в октябре месяце, и что за отсутствием его управление над колониями препоручил он Яновскому и Хлебникову, из коих первый находился в компанейской службе в качестве капитана над Ново-Архангельским портом. Сии господа предложили мне все зависящие от них услуги и пособия, в чем они меня и не обманули. Во всю бытность нашу здесь они не упускали случая снабжать нас свежими съестными припасами, как то: мясом, рыбою, зеленью и пр.

Они же своими рабочими людьми доставили нам деревья для запасных стенег, брамстенег и других рангоутных вещей, в коих мы имели нужду.

Лишним было бы здесь писать посуточно, что мы когда делали, будучи в порте. Довольно сказать, что главный предмет нашего прибытия сюда было исследование поступков компанейских чиновников и служителей и поверение хронометров; первое было нетрудно исполнить, и я надеюсь, что начальство не будет иметь причины обвинять меня в пристрастии к кому-либо или упущении, когда рассмотрит мое донесение, относительное к сему предмету, которое по существу дела и по многим обстоятельствам, с оным связанным, не может быть здесь помещено. Что же принадлежит до поверки хронометров, то по причине беспрестанных дождей и туманов никак мы не могли поверить их удовлетворительным для нас образом, ибо в 21 день нашего здесь пребывания ясных дней было только два, когда солнце с утра до вечера сияло; облачных, но без дождя, три, а во все прочие или шел дождь или был мокрый туман, и потому только два раза могли взять соответствующие высоты солнца, по коим разность, хронометрами делаемую, определили довольно хорошо, но ход их верно найти случая не было, а посему мы предоставили это будущему времени, надеясь определить оный в Монтерее{161}, куда и решили итти для свидания с Гагенмейстером {162}.

В Ново-Архангельске оставили мы привезенный нами компанейский груз, вместо коего положили в шлюп балласт и большое количество дров, которые рубить было легко и близко на островах; налили достаточное количество воды и, исправив снасти и паруса, поспешили приготовить шлюп к походу, но противные ветры не допустили. В бытность нашу здесь мы иногда занимались охотою, ездили по островам или проводили время в обществе здешних чиновников. Нередко забавляли нас ситхинские жители, из которых два племени тогда находились поблизости от крепости и были в дружбе с компанейскими служителями. Они к нам несколько раз приезжали [333] на своих лодках, будучи одеты в разные смешные наряды, состоящие из смеси европейской одежды и их собственной. Но так одевались одни лишь старшины и их родственники, все же прочие имели вместо платья только байковое одеяло на голом теле. Женщины их также приезжали с ними. Приближались они всегда с песнями и не прежде всходили в шлюп, как объехав кругом его раза два или три и потом у борта пропев песню, заключающую в себе предложение и обещание мира и дружбы.

В обычаях своих они не сделали никакой перемены со времени Кука и теперь точно так же живут и ведут себя, как описано в путешествиях сего славного мореплавателя, Лаперуза и Ванкувера, кроме того только, что ныне они знают употребление огнестрельного оружия.

Они у нас бывали по нескольку часов сряду, и я обыкновенно их потчевал патокою с сухарями и водкою, что им весьма нравилось. Но, несмотря на такое дружеское обращение, люди сии были весьма опасные соседи, ибо они редко упускают случай воспользоваться оплошностию чужеземца и тотчас нападут и перебьют всех, кого смогут, чтоб завладеть имуществом их, а часто и без всякой цели грабежа умерщвляют они русских промышленников по одной варварской злости. Один из старшин, к нам приезжавших, по имени Котлеан, был при истреблении русских{163}, которые сначала здесь поселились, от чего он и не отпирается, но говорит, что дядя к тому его принудил, а сам он того не желал, будучи всегда верным другом русских. За сие уверение главный здешний правитель дал ему серебряную медаль, между тем брата его родного держит в крепости заложником. Это такие люди, которых вероломство и самое лицо их показывает. Тихонов весьма удачно нарисовал их портреты, как то и вообще во всех его рисунках находится большое сходство с подлинниками.

Противные ветры, безветрие и туманы продержали нас в порте 4 дня. Наконец, потеряв терпение, я решился [334] вывести шлюп из-за островов на просторное место завозами, в надежде найти там хотя легкие ветерки, помощию коих можно было бы выйти в море, и, к счастию, в ожидании моем я не обманулся, ибо 19-го числа, начав работу с утра при безветрии, мы провели к 6-ти часам вечера шлюп завозами мимо всех опасностей в большой залив, где, пользуясь слабым ветерком, дувшим попеременно от разных румбов NW четверти, к рассвету 20-го числа вышли из Ситхинского залива в море и, удалясь от берегов на расстояние миль 20 или 30, пошли вдоль оных. Ветер был тогда свежий от NW, при сухой облачной погоде, и продолжался во весь день. В 9-м часу утра говорили мы с американским бригом «Брутусом», который прежде видели в Ново-Архангельском порте: он ходит по здешним заливам для торговли.

Замечания о Ново-Архангельске

Ново-Архангельскою крепостью названо главное селение Российско-Американской компании в ее колониях, лежащее под широтою 57°03', при северо-западных берегах Америки. Оно находится внутри Ситхинского залива. Залив сей пространен: в отверстии имеет он не менее 25 или 30 верст и внутрь вдался почти на столько же. У берегов, его образующих, почти по всему их протяжению, кроме северо-западной части, находится множество разной величины покрытых лесом островов, между коими есть немало хороших и безопасных гаваней: находящаяся при компанейском селении внутри залива есть одна из лучших, будучи пространна и островами закрыта от всех ветров; притом имеет она хорошее дно и пристойную глубину для безопасного стояния на якорях в самые жестокие ветры; а сверх того входить в нее и выходить из оной можно разными проходами между островами, следовательно, и при разных ветрах.

Крепость стоит на высоком каменном холме у самой гавани; и если судить о ней по главному ее назначению и цели, с какою построена она, то это компанейский Гибралтар, ибо, стоя на высоком месте и будучи обнесена толстым палисадом с деревянными башнями, служащими вместо бастионов, и снабжена десятками пятью разного рода и калибра орудий к достаточным количеством мелкого оружия и военных снарядов, она действительно страшна и неприступна, но против европейской силы, даже против силы одного фрегата, она уже не крепость.

Здесь местопребывание главного правителя. Он живет в двухэтажном деревянном доме, построенном на самом возвышенном месте крепости, и имеет пред собою прекраснейшие виды. Обширный Ситхинский залив весь открыт ему. Ближние зеленеющиеся острова с узкими между ними проливами, извивающимися в разных направлениях, представляют подобие пространного сада. С другой же стороны являются взору высокие горы, из коих вершины некоторых покрыты всегда снегом. В селении есть церковь, магазины, казармы, мастерские и несколько других строений компанейских и собственно служителям ее принадлежащих. Сии последние, также и церковь — вне крепости. Здесь Компания имеет верфь и все нужные к тому заведения. Она построила уже несколько судов из лиственничного дерева. Здешний лес непрочен: строение в крепости лиственничное через десять лет уже во многих местах сгнило; причиною сему и климат, может быть, ибо здесь не проходит недели, в которую бы по крайней мере 4 или 5 дней не было дождя, и из тех большею частию идут проливные. Душное дерево крепче, но оно для строения тонко и притом далеко доставать его из внутренности лесов, которыми все здешние берега сплошь покрыты.

Компания основала сие селение и удерживает его для промысла бобров {164}, и в сем отношении нельзя лучше выбрать места; ибо оно находится, так сказать, в средине привалов, где животные сии обитают во множестве; следовательно, Компании весьма легко отправлять суда и артели во все стороны как для промыслов собственными своими промышленниками, так и для выменивания бобров и других дорогих зверей от [335] природных жителей; равным образом и сим последним удобнее и ближе приезжать в сию крепость за товарами, кои могут быть для них нужны, нежели в другие компанейские селения. Но во всех прочих отношениях место сие самое несносное. Больших холодов здесь не бывает и земля снегом редко покрывается; иногда случаются морозы, от коих озера на несколько дней покрываются льдом, довольно крепким, чтоб поднять человека.

Но чрезвычайно мокрый и сырой климат гораздо хуже всякого холода: он причиняет разные болезни, а особливо цынготную, коею страдают множество компанейских служителей и от коей немалое число ежегодно умирает.

Невзирая на умеренность здешнего климата, земледелия здесь никогда быть не может по причине частых или почти беспрерывных дождей. Хлеб не может там созреть, где даже обыкновенная, грубая огородная зелень на открытом воздухе полного своего роста не достигает; например, огурцы здесь не могут родиться, и капуста растет только в лист, а вилки бывают у той, которую сажают при горячих ключах, в некотором расстоянии от крепости. Прочая обыкновенная огородная зелень, как, например, репа, салат, картофель, родится хорошо, но имеет особенный какой-то водяный вкус.

Дремучие леса, коими покрыты все берега и острова по всему протяжению здешнего края, не позволяют иметь скотоводства, и теперь здесь находится не более 10 голов рогатого скота и несколько свиней, да и тех должно держать поблизости от крепости, иначе опасно за ними ходить; ибо природные здешние жители, колюжами {165} называемые, столько, по наущению иностранцев, ожесточены против русских и столь дики, что, несмотря на все способы, употребляемые Компанией расположить их к дружескому сношению, по сие время остаются непримиримыми ее врагами. Притом они так вероломны и хитры, что именно тогда, когда войдут в какое-нибудь дружеское сношение и дадут обещание жить миролюбиво, их надобно опасаться более. Они не упускают случая убить русского, если могут сделать сие, не подвергаясь сами опасности, и потому здешние промышленники ходят из крепости работать в огородах вооруженные и целыми артелями.

За несколько месяцев до нашего сюда прибытия колюжи верстах в 3 или 4 от крепости убили двух промышленников, которые ходили туда рубить нужное им дерево и были снабжены ружьями. Но так как здешние дикие не составляют одного целого общества, управляемого одним старшиною, а разделяются на разные поколения, [336] которые живут или скитаются по своему произволу, друг от друга нимало не зависят и часто даже одно из них враждует против другого, то и невозможно над ними произвести мщения; ибо нельзя узнать, к какому поколению принадлежат виновные; разве поставить за правило мстить им без разбора! Но в таком случае они все могли бы соединиться для нападения на компанейское селение и могли бы сделаться оному весьма опасными, особливо если бы удалось им нечаянно ворваться в крепость. Притом такое правило могло бы вмениться компанейскому правителю в жестокость и преступление. Посему русским здесь остается одно средство: быть всегда осторожными и вооруженными и жить, как в осажденной крепости. Но приятно ли в таком положении находиться несколько лет сряду?

Главную, а часто, бывало, и единственную пищу промышленников составляет рыба. В летние месяцы ловится она здесь в большом изобилии, а особливо разные роды лососиной породы и палтусы; есть также треска и несколько других родов, только не в таком количестве, как первые. Летом рыбу вялят, а иногда солят и коптят на зиму. Приправою к рыбе служит им огородная зелень и картофель, буде кто имеет огород и успел возделать его; изредка продают им муку. В лесах здесь есть много диких растений, которые и не по нужде могли бы служить приятною пищею, а также разного рода ягоды, как, например, малина, морошка, черная смородина, голубика и несколько других; из грибов растут здесь сморчки, грузди и сыроежки {*54}. Но промышленные не имеют способов и времени запасать их. Жены и дети их не могут ходить в леса, не подвергаясь опасности быть убитыми или увлеченными в неволю, да и сами промышленные на большое расстояние от крепости не могут удалиться иначе, как отрядами и вооруженные.

О занятиях Американской компании в здешнем краю и о многих других обстоятельствах, относящихся к сему обществу, говорил я в замечаниях об острове Кадьяке и сказал все, что, по мнению моему, было можно, нужно и должно сказать. Но здесь считаю необходимым упомянуть о таком обстоятельстве, которое довести до сведения участников Компании я даже обязанностию почитаю и тем более, что я сам, не будучи членом сего общества, не могу лично для себя получить ни пользы от надлежащего и справедливого хода дел Компании, ни понести урона от злоупотребления, в делах ее существующего; но говорю, как должно говорить россиянину, желающему пользы и славы своему государю и отечеству.

Известно, что блаженной памяти император Павел I государственною грамотою пожаловал на определенное время исключительную привилегию одному соединенному обществу, под названием Российско-Американской компании, производить на островах Северо-восточного океана и по северо-западному берегу Америки промыслы и торговлю на правах и постановлениях, высочайше утвержденных. В грамоте означены пределы российских владений, на исключительную выгоду помянутому обществу пожалованных. Право обладания России сим краем основано на началах, принятых за истинные и справедливые всеми просвещенными народами, а именно: по праву первого открытия и по праву, еще того важнейшему, первого занятия. Вся Европа ведает и признает, что северо-западный берег Америки, от широты 51° к северу, открыт нашими мореплавателями Берингом и Чириковым. Русские первые из просвещенных народов подробно изведали здешний край и основали в нем свои промыслы; а потому, кажется, нет никакого сомнения, чтобы Россия, наравне с прочими державами, имеющими в их зависимости подобные области или колонии, не могла располагать ими сообразно с своими постановлениями, основанными на благе и выгодах ее подданных.

Но, к удивлению моему, как в нынешнем, так и в прежнем {*55} моем путешествии, я видел совсем другое. Граждане соединенных областей Северной Америки ежегодно посылают туда по нескольку судов, число коих иногда простирается до двадцати, для [337] торговли с жителями в пределах России принадлежащих и ею занятых. Подрыв, какой они делают торговле и промыслам Американской нашей компании, простирается до чрезвычайности. Довольно сказать, что в бытность мою на Сандвичевых островах нашел я там несколько судов, принадлежащих помянутой республике, из коих одно собрало на северо-западном берегу Америки в два лета 3600 бобров, другое в одно лето получило их более 1000. Из сего можно видеть, какое большое число сих животных все они ежегодно доставляют в Кантон. Все сии бобры или, по крайней мере, самая большая часть из них должны были бы чрез руки россиян итти к китайцам.

Это еще не все. От сей, можно сказать, хищнической торговли происходит другое, гораздо важнейшее зло: сии суда снабжают жителей порохом, свинцом, ружьями и даже начали доставлять им пушки, явно с намерением употреблять сии орудия против россиян, из коих весьма многие пали от действия оных, и я смело могу утверждать, что самая большая часть русских промышленников, погибших от руки диких американцев, умерщвлены порохом и пулями, доставленными к ним просвещенными американцами.

Я не понимаю, каким образом согласить такую явную вражду сих республиканцев с правами народными. Свобода их плавать при берегах мест, нами занятых, должна бы основываться на одном из следующих трех обстоятельств. Первое: если бы государь, пожаловав право одному обществу россиян на промыслы и торговлю в известной части своей империи к исключению всех прочих своих подданных, не хотел иностранцев лишить сих выгод и в грамоте своей, не упомянув о них ни слова, подразумевал, что они могут оными пользоваться наравне с Российскою компаниею. Но таким образом изъяснять высочайшую грамоту невозможно. Второе: что торгуют они в наших владениях с согласия и позволения самой Компании, но и этого нет; ибо захочет ли Компания добровольно дать участие в правах и выгодах, ей одной волею монарха предоставленных! Наконец, третье: что места, занятые Компаниею, суть угодья общие, [338] в которые всяк, кто пожелает, может иметь свободный въезд; а это возможно ли допустить? Сие означало бы, что государь пожаловал Компании чужое — то, что России не принадлежит.

Я уже выше сказал, что на обладание местами, нами занимаемыми, Россия имеет неоспоримое право, и хотя капитан Кук приписывает себе первое открытие северо-западного берега Америки выше широты 57°, но он был введен в сие заблуждение по незнанию о плаваниях в том краю наших мореходцев и что тот край был нам лучше известен, нежели англичанам. Например: славный сей мореплаватель утвердительно пишет, что он нашел большую реку, которую лорд Сандвич назвал его именем. Кук приводит и доказательства, что это действительно река. Но русские знали, что так называемая Кукова река есть не река, а большой залив, который мы и теперь называем Кенайскою губою. И если бы не Ванкувер, то и по сие время русским никто бы не верил, а открытие Кука считали бы за истинное и залив слыл бы и ныне рекою. Но Ванкувер, соотечественник и последователь Кука, подтвердил опытом опись русских.

Пролив между Кадьяком и Афогнаком Кук принял за залив. Другого пролива между Кадьяком и Аляксою Кук вовсе не знал, но русским он был известен под именем Кенайского пролива. Англичанин Мирс (Mears) в 1786 году, зашед в него, не знал, где он, доколе русские к нему не приехали и не сказали, что он в проливе, которым может пройти безопасно. Он по их наставлению прошел пролив и весьма наглым образом счел его своим открытием и даже дал ему имя; но Портлок, также англичанин, которому Мирс о полученном им от русских сведении сказывал, напечатал о сем в своем путешествии.

Капитан Кук сделал также и другие ошибки, которые русским были известны, например: острова Ситхунок и Тугидок принял за один остров и назвал островом Троицы (Trinity Island). Евдокийские острова, или Семиды, также показались ему одним островом и так положены на карту под именем Туманного острова, и пр., и пр.

Прежним нашим мореплавателям запрещалось объявлять свету о своих открытиях, а журналы и описи их были представляемы местному начальству, которое в те времена, по примеру испанцев, все их держало в тайне и тем лишало славы своих мореплавателей. Впоследствии многие из сих бумаг сгнили и растерялись; оставалось лишь несколько кратких выписок из них, да и те были сделаны людьми, в мореплавании не сведущими, каков, например, Миллер{166}, который, вероятно, многого, в морских журналах писанного, и не понимал. Если бы нынешнему мореплавателю удалось сделать такие открытия, какие сделали Беринг и Чириков, то не токмо все мысы, острова и заливы американские получили бы фамилии князей и графов, но даже и по голым каменьям рассадил бы он всех министров и всю знать; и комплименты свои обнародовал бы всему свету. Ванкувер тысяче островов, мысов и пр., кои он видел, роздал имена всех знатных в Англии и знакомых своих; напоследок, не зная, как остальные назвать, стал им давать имена иностранных посланников, в Лондане тогда бывших. Беринг же, напротив того, открыв прекраснейшую гавань, назвал ее по имени своих судов: Петра и Павла; весьма важный мыс в Америке назвал мысом св. Илии, по имени святого, коего в день открытия праздновали; купу довольно больших островов, кои ныне непременно получили бы имя какого-нибудь славного полководца или министра, назвал он Шумагина островами, потому что похоронил на них умершего у него матроса сего имени.

Но Беринг и Чириков — не одни наши мореплаватели, которые обозревали тот край; впоследствии там плавали Левашев, Креницын и многие штурманы, командовавшие торговыми судами, которых журналы могли быть любопытны и полезны, если бы в Охотске с них брали списки и отсылали в Адмиралтейскую коллегию, где бы из них делали надлежащее употребление. Если бы журналы наших мореплавателей не сгнили в архивах, а были бы исправлены, сличены один с другим, приведены в исторический порядок и напечатаны, [339] тогда иностранцам (от мыса св. Илии к северу) не осталось бы другого занятия, как только определить долготы разных мест астрономическими наблюдениями, чего наши мореплаватели тех времен не имели способов делать.

После всего, мною в сих строках приведенного, странно покажется, что директоры, управляющие делами Компании, позволяют чужестранцам пользоваться правами и выгодами, монаршею милостию одной ей дарованными, или, лучше сказать, допускают их грабить Компанию.

Кажется, можно быть уверену, что если бы главное правление компании представило о сем зле куда следует и просило бы о защите высочайше дарованных Компании привилегий и пособии к обороне ее имущества, то прозорливое и попечительное правление Компании казало бы в просьбе оного {*56}, и тем более, что отогнать от своих областей контрабандистов есть дело позволительное; а правительство американских Соединенных областей {167} объявило уже, что оно не может запретить своим подданым не торговать там-то и там-то, и что всякий из них за поступки свои в чужих владениях и за нарушение постановлений в оных должен сам за себя ответствовать.

Надобно, однакож, откровенно сказать, что правление компанейских владений не так устроено, чтоб могло поставить их в почтение у приходящих туда иностранцев. Мне кажется, что всякое торговое общество, владеющее по воле своего правительства областями, получившее право иметь военные силы и крепости, действовать не только оборонительно, но, в случае нужды, и наступательно против врагов оного, обязано сохранять в своих крепостях и войсках совершенный военный порядок и устройство. Теперь в компанейских владениях недостает трех главных вещей: определенных должностей, различия чинов и единообразной одежды или мундира. Правитель, или начальник крепости, по своему соизволению назначает должности, определяет в них кого хочет, сменяет когда хочет, и всяк одевается, как кому угодно. Во всей крепости не увидишь ни одного человека, похожего на солдата.