Глава седьмая. Плавание от Ново-Архангельска к крепости Росс, на берегу Нового Альбиона находящейся, оттуда в порт Монтерей и пребывание в оном
Умеренно свежий ветер с западной стороны благоприятствовал нам до
самой полуночи на 22 августа, но после перешел он к северу и хотя был
нам совершенно попутный, однакож дул с такою ужасною силою, что, убрав
почти все паруса и облегчив мачты, спустив сколько возможно верхнее
вооружение на низ, шли мы прямо по ветру с превеликою опасностию, по
причине волнения ожидая каждую минуту, что или вал ударит в корму, либо
от неосторожности рулевых шлюп бросится к ветру и валом переломает у нас
все вещи на палубе. В дрейфе же оставаться мне не хотелось, чтоб не
терять времени и попутного ветра; а потому, принимая все возможные
осторожности, шли мы с величайшею скоростию и почти до полудня с
опасностию, а потом смягчившийся ветер и волнение, сделавшись легче,
избавили нас от всякого опасения.
С полудня ветер стал утихать неприметным образом, а к вечеру дул
весьма умеренно. Благополучные с западной стороны ветры, при ясной
погоде, с коими очень хорошо мы плыли, держа к мысу Мендосино {168},
служили нам до 24-го числа, а в ночь на сие число настал южный ветер,
принесший с собою пасмурную, дождливую погоду. Сей противный нам ветер
дул до 4 часов утра 27-го числа, а потом уступил северозападному ветру,
который скоро усилился, принес холодную погоду и позволил нам, правя
настоящим путем, итти со скоростию 7 и 8 миль в час.
30-го числа в 10 часов утра мы увидели к востоку гористый берег,
казавшийся в расстоянии от нас миль 40 или 50. Северо-западный умеренный
ветер и ясная погода стояли во весь день; мы плыли вдоль и в виду
берега; нас беспокоила только большая зыбь. Ночь на 31-е число была
прекраснейшая, какой мы давно уже не видали: на небе не было ни одного
облака, луна и звезды сияли в полном блеске. Умеренный ветер от NW дул
до самого рассвета, а потом сделался гораздо крепче и нанес облака; над
берегами же стояла мрачность, не позволявшая нам их видеть, хотя мы и
приблизились к мысу Мендосино на 15 миль расстояния.
С полудня ветер от NW стал ужасно усиливаться и скоро превратился
в жестокую бурю при совершенно ясной погоде. Мы, спустив брамстеньги и
все тяжести с мачт на них и закрепив все паруса, едва могли итти по
ветру под одним фоком {169}. В 9 часов вечера мы были весьма недалеко от крепости Росс, к которой подойти нам нужно было. [341]
Сентября 1-го, поутру, ветер, дул попрежнему жестокий, при
совершенно ясном небе, и хотя он был нам попутный и крепость Росс
находилась от нас не далее 30 миль, но как она стоит на прямом,
совершенно открытом с океана берегу без всякой гавани или якорного
места, то и невозможно почти было в такую бурю подойти к ней; да если б с
некоторою опасностию мы подошли, то было бы бесполезно по невозможности
иметь с берегом сообщения.
С полудня буря стала смягчаться, а в 4 часа дул уже обыкновенный
крепкий ветер и волнение уменьшилось; посему мы пошли к берегу; но скоро
после захождения солнца ветер совсем почти затих, и происшедшая оттого
весьма большая зыбь лишила нас совсем хода: в ночь мы едва подавались
вперед.
Сентября 2-го до 6 часов утра была тишина с превеликою зыбью; а
после легкий ветерок подул от О прямо, нам противный. Погода же была
совершенно ясная, лишь берега были покрыты мрачностию. Мы их видели
только несколько минут, когда солнце из-за них выходило; после опять они
скрывались, хотя мы от них не далее находились, как милях в 15 или 18.
Около полудня ветер тихий сделался от юго-востока, с которым мы пошли к
берегу. На небе не было ни одного облака, и солнце весьма ярко сияло, но
мрачность скрывала от нас берега, к которым, однакож, умеренный ветер,
дувший ровно по направлению оных, позволял приблизиться безопасно, и мы
смело шли под всеми парусами до половины десятого вечера, будучи
беспрестанно готовы сделать нужное движение для поворота шлюпа от
берега. В сие время вдруг он открылся прямо у нас перед носом, и мы
увидели бурун, или прибой морской, и услышали шум оного; тогда тотчас
легли в дрейф и нашли глубину 35 сажен. Берега против нас, казалось,
образовали впадину или вдавшийся немного изгиб. Счисление наше и видимое
положение берега показывали, что мы находились весьма близко того
места, будучи от берега в расстоянии от 2 до 3 миль, где стоит крепость
Росс; почему, поворотив, мы выпалили из двух пушек и сожгли фальшфейер
для возвещения жителям о нашем соседстве и чтоб они зажгли огонь, а [342]
сами, между тем, пошли от берега к югу, опасаясь, чтоб так близко к
оному не застигло нас безветрие. Тогда зыбь могла бы привести нас в
опасное положение.
Отворотив от берега, мы в ночь на 3-е число и днем по причине
пасмурности, скрывавшей от нас берега, лавировали вблизи оных, в
ожидании, когда они откроются, до самого полудня; а в 1-м часу пополудни
увидели берег в расстоянии от нас миль 5 или 6 и скоро после того
рассмотрели крепость Росс, на которой развевался флаг
Российско-Американской компании. Тогда и мы подняли свой флаг при
пушечном выстреле и, приблизясь к берегу на расстояние миль двух,
увидели ехавшие к нам от него три алеутские лодки: на одной из них в 2
часа пополудни приехал к нам правитель крепости коммерции советник
Кусков, от которого я имел удовольствие узнать, что главный правитель
компанейских селений флота капитан Гагенмейстер находится в Монтерее и
что я могу непременно застать его там.
Кусков пробыл у нас на шлюпе до 9 часов вечера, доколе мы не
получили с берега разных свежих съестных припасов, о доставлении коих на
шлюп он послал в крепость приказание. В ожидании оных мы лавировали
подле берега под малыми парусами. Получив же все нам нужное, мы с
Кусковым простились и в 9 часов вечера пошли в путь при тихом ветре от
юго-востока; погода была облачная, но сухая.
Крепость, или селение, Росс, как то выше я сказал, находится в
широте 38°33' и стоит на довольно возвышенном месте, подле самого
берега, при малом, едва приметном вгибе оного. Тут не только нет гавани,
но даже и на якоре нельзя стоять без большой опасности; грунт хотя
хорош, но глубина велика; в полумиле от берега мы имели оную 50 сажен, а
Кусков сказывал, что во 100 саженях от оного нет менее глубины, как 25
сажен. Но так близко стоять на якоре опасно, ибо место сие совершенно
открыто и в случае крепкого ветра с моря или большой зыби удалиться от
берега не было бы средств {*57}.
Замечания о сем селении помещены в главе о Иовом Альбионе {171}.
По отбытии нашем от крепости Росс ветер был беспрестанно с южной
стороны, нам противный; но как он дул не постоянно, то мы шли теми
галсами, кои для нас были выгоднее, и приближались к порту Монтерею. На
рассвете, в половине шестого часа, 7-го числа открылся нам мыс,
составляющий северный предел залива Монтерея, а вскоре после берега
самого залива и южный мыс. Погода была облачная и несколько пасмурная,
однакож не мешала нам хорошо видеть берег.
В 11-м часу утра увидели мы прямо на ветре шедшее из залива
большое трехмачтовое судно, которого одни лишь паруса были видны; вскоре
рассмотрели на нем флаг Российско-Американской компании, и тогда уже
сомнения не осталось, что это корабль «Кутузов», под начальством
капитана Гагенмейстера, с которым я имел нужду видеться, и как мы
находились недалеко от якорного места в Монтерее, то я решился его
воротить. На сей конец сначала, поднявши свой флаг, привели мы к ветру и
тотчас поворотили на один с ним галс, чтобы показать, что желаем
говорить с ним, а через четверть часа опять поворотили на прежний галс,
убрали все паруса, кроме трех главных, [343] и,
выпалив из пушки, спустились по курсу к якорному месту. Через это дали
мы знать ему, что не хотим потерять времени и удалиться от берегов;
потом, когда он за нами пошел и поставил все паруса, тогда и мы стали
понемногу прибавлять парусов для показания того, что имеем нужду
видеться с ним в Монтерее. Но он не отгадывал значения наших движений и,
не будучи в состоянии нас догнать, скоро после полудня привел к ветру и
пошел своим курсом от нас прочь. Тогда и мы, переменив курс, пошли за
ним. Увидев сие, он пошел к нам навстречу. Во 2-м часу подошли мы близко
друг к другу, и после взаимного салюта капитан Гагенмейстер приехал ко
мне и, узнав мое желание с ним видеться и причины, тотчас решился
следовать за нами. Тогда он возвратился на свой корабль, мы пошли к
якорному месту, куда пришли в 5-м часу пополудни. Поставив шлюп на два
якоря, я немедленно отправил к губернатору офицера сказать о причине
нашего прибытия. Губернатор предложил нам свои услуги.
На другой день поутру приехал ко мне комендант от имени
губернатора поздравить с приходом и предложить все зависящие от него
услуги и пособия.
В 12-м часу мы с Гагенмейстером поехали на берег к губернатору и
коменданту и были обоими приняты и обласканы чрезвычайно. Губернатор
охотно согласился на все мои требования, которые состояли в следующем:
позволить взять пресной воды и нарубить дров; купить для экипажа свежих
съестных припасов; дать позволение и конвой натуралисту и живописцу
ездить по окрестностям и заниматься каждому по своей части, делать на
берегу астрономические наблюдения.
Губернатор даже предложил своих лошадей мне и всем нашим офицерам, если мы пожелаем ехать в соседственные миссии {171}.
Офицеры тот час воспользовались сим случаем; а мне нельзя еще было, ибо
надлежало кончить дела с Гагенмейстером как можно скорее, чтоб его не
задержать, потому что корабль его был нагружен хлебом для компанейских
колоний, кои в нем давно уже терпели недостаток. По сей-то причине я
согласился даже отвезти бывших у него алеут и разные огородные семена в
крепость Росс, чтоб ему уже прямо плыть в Ново-Архангельск. [344]
В три дня мы кончили все дела свои, и 10 сентября поутру
Гагенмейстер отправился. Между тем за день до его отбытия пришел сюда
английский купеческий бриг «Колумбия», шкипер оного по имени Робсон. Он
был с нами вместе в Ново-Архангельске, но как там, за отсутствием
Гагенмейстера, продать ничего не мог, то и пришел сюда, чтоб с ним
переговорить, а опасаясь, чтоб испанцы его не захватили как
контрабандиста, он, прежде нежели положил якорь, письменно просил моей
защиты в случае такого их покушения. Я посылал к губернатору офицера
сказать о причине прихода сего судна и спросить, позволит ли он ему
здесь на несколько времени остановиться, на что он охотно согласился.
Мы могли бы 11 сентября уйти, но надлежало ждать съестных
припасов, а особливо зелени, потому что оные привозят из дальних миссий,
здесь же весьма мало, а некоторых и вовсе нет. Между тем я познакомился
с начальником одного испанского корабля; он сообщил мне очень много
любопытного касательно сей страны.
Сентября 12, при тихом южном ветре, стояла весьма дождливая
погода. Доселе же все были ясные дни, а так случилось, что этот
дождливый день был назначен губернатором для обеда, который он хотел нам
дать, почему нас исправно помочило, когда мы шли к нему. Я был
приглашен со всеми офицерами шлюпа. Ласковый старик губернатор старался,
сколько было в его силах, показать нам свое гостеприимство и свою
приветливость. Ему хотелось изъявить свою радость о нынешней дружеской
связи между двумя дворами. На сей конец он расставил на каждой из
тарелок с плодами и конфетами по два лоскута бумаги с нарисованными на
них флагами: русским и испанским. Он сделал все, что мог: там, где едва
могли набрать рюмок кое у кого, чтоб достало по одной на каждого гостя,
нельзя ожидать пышных украшений и фейерверков.
Со всем тем некоторым молодым нашим офицерам, весьма ревностным
защитникам чести и достоинства русского флага, этот комплимент не
понравился: им казалось, что флаг унижен, будучи выставлен на столе.
Сентября 13-го день был прекрасный: совершенно ясная погода, при
умеренном ветре от северо-запада, стояла во весь день. Поутру многие из
наших офицеров и я ездили в миссию св. Карла, отстоящую от Монтерея в
расстоянии около 5 миль. Губернатор был так услужлив, что дал нам своих
верховых лошадей и послал с нами коменданта и вооруженный конвой рейтар {172}.
В миссии нашли мы одного монаха, по имени Padre Juan (отец
Иоанн); товарищ же его (их только двое), будучи начальником духовенства
северной Калифорнии, поехал осматривать прочие миссии. Монах сей
встретил нас с колокольным звоном и принял весьма учтиво и приветливо:
показывал церковь, сад свой, поля, жилища индейцев и другие заведения.
Церковь довольно пространна для вмещения пяти или шести сот человек,
впрочем самая простая и бедная. Внутренняя отделка оной работана
индейцами, а изображения святых деланы в Мексике и Лиме. Строение все
вообще каменное в один невысокий этаж и расположено четыреугольником с
одними большими воротами и несколькими калитками. Внутри сего здания
живут только монахи, их прислужники и 5 или 6 солдат для караула; тут
также их кладовые и мастерская для делания шерстяных одеял; оную завел
один англичанин, управляющий ею и ныне. Индейцы живут вне сего здания, в
казармах, нарочно для них построенных: каждому семейству определяется
небольшое отделение с одними дверьми и одним окном. Ныне при миссии
индейцев около 400 человек обоего пола. Монах сказывал, что все они
христиане, разумеется, именем только; занимаются обрабатыванием полей,
присмотром за садом и другими монастырскими занятиями.
Местоположение сей миссии весьма хорошо: при заливе и на берегу
реки, имеющей течение на расстоянии 130 или 140 миль. Земля здесь
чрезвычайно плодородна, производит в большом количестве пшеницу, ячмень,
маис, горох, бобы. Маис и бобы составляют главную пищу индейцев;
говядину дают им редко; пища им к обеду и ужину выдается из общественной
кухни. В саду мы видели множество груш, яблонь, персиков, [345] оливок. Огородной зелени чрезвычайно много.
Падре Хуан угостил нас порядочным обедом. После обеда несколько
мальчиков из индейцев пели священные стихи на латинском, испанском и
еврейском языках {173};
а до обеда играла музыка, состоявшая из баса, трех скрипок и флейты.
Музыканты также все были индейцы: игры порядочной нельзя было от них
ожидать; довольно и того, что они делали, что умели. В час мы поехали из
миссии. На другой день новый наш знакомый, священник из миссии, прислал
ко мне несколько плодов и зелени.
16-го числа губернатор и комендант, с некоторыми другими
испанцами, обедали у меня на шлюпе. По званию его я сделал ему при его
приезде салют 7 выстрелами, и с крепости тотчас отвечали тем же числом.
За столом, при питии здоровья короля испанского, палили мы из 21 пушки и
также получили с крепости ответ. После обеда, при ясной погоде, ветер
до того усилился, что мы принуждены были спустить брамстеньги, волнение
произвело у берегов такой прибой, что без опасности пристать нельзя было
к ним, почему губернатор со всею своею свитою пробыл у нас до вечера и
от колебания шлюпа сделался болен. Он никогда не ездил на корабли, а к
нам приехал только из почтения к российскому флагу.
17 сентября после обеда мы ездили опять в миссию, пили там
шоколад и возвращались вечером другою дорогою близ взморья. Были на
одной высокой горе, где учрежден сигнальный пост и откуда дают знать
губернатору о появлении в море каждого судна. Дорога наша лежала большею
частию лесом, в средине коего местами попадались лощины и луга, где
видели мы диких лошадей и рогатый скот. Мы приехали прямо к пристани,
где дожидались нас гребные наши суда, в 7 часов вечера, проехав в 3 1/2
часа по крайней мере 15 миль. Здешние лошади, будучи учены скакать
всегда в галоп, делают верховую езду не только легкою, но и приятною.
Осторожность же, с какою они умеют по привычке спускаться под гору на
самых крутых местах и на всем скаку избегать множества ям, вырытых
яврашками, удивительна. Доказательством сему может послужить то, что во
всю бытность нашу здесь всякий день офицеры наши, гардемарины и многие
из унтер-офицеров, вообще все самые плохие ездоки, разъезжали в
окружностях; некоторые из них скакали во всю прыть и никто не ушибся.
На другой день в 4 часа пополудни комендант привез заказанные
вещи и счеты. Получа по оным плату, он от нас поехал; а мы пошли в путь
при свежем ветре от юго-запада; погода была ясная, только над нами
носился в виде тумана дым, покрывавший почти весь залив; оный произошел
от загоревшегося леса и травы и ветром наносился с берега.
В 6 часов мы потеряли ветер, и после уже маловетрием тащило нас
по половине и по четверти мили в час по направлению нашего курса, почти
во всю ночь на 19-е число; ибо не прежде, как в 4-м часу утра, стал дуть
умеренный ветерок при весьма ясном небе. В 6 часов утра увидели мы под
ветром английский бриг «Колумбия», накануне поутру оставивший Монтерей:
опасаясь испанцев, он вышел прежде нас и дожидался при выходе, чтоб
вручить мне письма его в Лондон, ибо прежде приготовить их не успел. В
9-м часу мы подошли к нему, взяли его письма и пошли своим путем, а он
своим.
Источник: Головнин В. М. Сочинения. — М-Л.: Издательство Главсевморпути, 1949.
Источник: http://militera.lib.ru/explo/golovnin_vm3/07.html |