Порт Св. Франциска, особенно на нашем якорном месте, недалеко от входа, против «президио», довольно беспокоен. Зыбь океана при SW и W идет прямо в губу, и хотя волнение, ломаясь о «фаралонесы» и потом о мысы, ограничивающие пролив, ослабевает, однако ж все еще бывает так велико, что мы при этих ветрах, раза два принуждены были вытравить по другому канату якоря, обращенного к морю; потому что мы стояли фертоинг (*). Бурун почти постоянно продолжался у песчаного берега против «президио», иногда вовсе не дозволял приставать к нему, и выбрасывал, гребные суда на сушь; таким образом, наливание водой, производимое посредством этих судов, делалось, ежели и не совершенно невозможным, то по крайней мере весьма затруднительным и медленным. Для отклонения этого неудобства, капитаны наши приказали сделать из крупного булыжника насыпь, простиравшуюся при отливе сажени на две от берега; но несмотря на то, что насыпь была сделана из больших камней, ее раза два смывало до основания.

12-го ноября поехали мы на берег, сделать визит здешнему коменданту; там мы узнали, что часовые из крепости дали знать о подходящем другом русском военном судне. Предполагая, что это было «Открытие», мы поспешили назад, и еще не успели отвалить от берега, как оно, действительно, вошло в залив. Оно стало на якорь рядом с нашим шлюпом. От товарищей узнали мы, что они разлучась с нами держались более к S, между тем как мы продолжали прямой курс на SSO, почему и прибыли ранее их. Став фертоинг и отсалютовав флагу на крепости, капитан Васильев отправился на берег; на другой день перевезли нас в «президио», где коменданте отвел нам одну комнату; мы взяли с собой все астрономические инструменты и хронометры, чтобы устроить обсерваторию в этой комнате.

Главная цель нашего прихода в Калифорнию была—заготовить необходимо нужное количество сухарей, которых оставалось у нас весьма немного, да и те сделались уже почти негодными к употреблению. Они все заплеснели от сырости и в большей части из них завелись черви; и потому их надо было бы бросить за борт, но они годились еще на корм свиньям. У нас в трюме было довольно места, поэтому их уложили в пустые бочки, хотя этих животных еще у нас не было, но предположено было этою живностью запастись на Савичевых или, правильнее, Гавайских островах. Тотчас были сделаны распоряжения к закупке в миссионерствах Св. Франциска, Св. Клары и Св. Рафаэля нужного количества пшеницы; но теперь оказалось затруднение, как превращать зерно в муку; ибо единственная мельница, приводимая в действие лошадьми, была испорчена, и испанцы мололи пшеницу для собственного обихода на ручных мельницах, что для такого количества, какое нам нужно было, почти невозможно или, по крайней мере, дело шло бы весьма медленно. Поэтому послали наших плотников в миссионерство, которые скоро поправили мельницу; но теперь оказался другой недостаток: во всем «президио» не было годных печей. И это препятствие мы преодолели: кирпичей, конечно необожженных, мы нашли довольно; в глине также недостатка не было—и мы в одну неделю сложили за стенами «президио» две огромные печи, сделали над ними навес из теса, отрядили из команды обоих шлюпов восемь человек хлебопеков, и дело с е желаемым успехом пошло в ход; в продолжение двух месяцев выпекли все количество сухарей, потребное на остальное время путешсствия, не считая продовольствия команд свежим хлебом во время трехмесячного нашего пребывания  в Калифорнии. Между тем на шлюпах исправляли такелаж, конопатили палубы, борта выкрасили их вновь снаружи. В устроенной обсерватории поверяли хронометр, и долготу порта; по множеству лунных и звездных расстояний, и по прохождению юпитеровых спутников, выведена из всех средняя 122° 27' 24" W . Прилив и отлив в полнолуние доходили до 8 футов.

Упомянув о весьма неинтересных занятиях наших во время трехмесячного пребывания в Калифорнии, перейду теперь к замечательным происшествиям, случившимся в продолжение этого времени, и к описанию тогдашнего положения этой земли, нравов и обычаев ее жителей, как белых, так и краснокожих, и к произведениям этой прекрасной страны.

«Президио Св. Франциска», как уже упомянуто, лежит на плоской возвышенности и состоит из огромного кирпичного строения, имеющего пространный квадратный двор, на который обращены все окна и двери; наружные же стены глухие, кроме двух ворот и ружейных бойниц. Один флигель занят церковью, пустою комнатою, нам отведенною, бывшею квартирою одного монаха, переехавшего в миссионерство Св. Клары, квартирою коменданта и кавалерийского поручика дона Игнацио Мартинеса. В другом флигеле находились: общая зала, в которой производились парадные празднества, и квартиры: артиллерии поручика, дона Луи Панчо и двух сержантов — кавалерийского и пехотного. В остальных двух — помещались солдаты и цейхгауз. Церковь была очень хороша, а алтарь даже богато убран; это было единственное здание во всем «президио», имеющее окна со стеклами. Жилые комнаты, как офицерские так и солдатские, были не что иное, как огромные сараи, меблированные наподобие русских изб, со скамьями кругом и с большим столом в переднем углу: ни одна не имела рам со стеклами, и окна запирались от солнца подвижными решетками, а от стужи деревянными задвижками вместо ставней.

В пяти лигах от «президио», далее внутрь земли, находится миссионерство Св. Франциско. Два Францисканских монаха, падре Хозеви падре Блазиус, им управляли. Оно состояло из жилища этих монахов совершенно подобного, описанным выше, офицерским комнатам в «президио»; за ним, стояла отдельно огромная церковь без колокольни, весьма богато убранная; потом следовало множество строений, в которых помещалось несколько кавалеристов; туземцы, обращенные в христианство, числом обоего пола до 800; хлебные амбары и другие магазины и мастерские, в которых производились разные работы индийцами. В кузнецах и столярнях приготовляются земледельческие орудия, подковывают лошадей, делают весьма хорошие сабельные лезвия и сверлят ружейные стволы — все это не машинами, а руками. Выделывают также из оленьих и бараньих шкур, хорошую замшу, красную и белую, а из бычачьих —подошвы и выросток; замшу тиснят, узорами—не вдруг машиною, но насечками и молотком, по трафареткам. Эти насеченные кожи употребляются испанцами на обувь, вместо голенищ. Женщины прядут и ткут шерсть на одеяла, пончо—род мантии, шириною в аршин, в средине с продольною дырою, в которую продевают головы, так что концы свешиваются на грудь и спину, оставляя руки свободными  и сукна, которые красят синею, черною и красною красками.

Новая Калифорния или, иначе, Новый Альбион лежит, на западом берегу Северной Америки, простирается от 25-го градуса северной широты до неопределенных границ к северу; тогда она составляла провинцию Мексиканского вице-королевства; управлялась губернатором имевшим свое пребывание в Монтареи, по словам испанцев таком же «президио», как  Сан-Франциско, и делилась на одиннадцать миссионерств. В каждом из этих, миссионерств находилось по два, по три и по пяти монахов-францисканов, которые имели сообразную, с величиною миссионерств, конную воинскую защиту, нигде, однако, не превышавшую 40 солдат, так что весь гарнизон Калифорнии состоял только из 500 человеке этого рода войска; сверх того в Св. Франциско и Монтареи, где были крепости, находилось до 150 человек пехоты и артиллеристов. Число индийцев, поселенных при миссионерствах, простиралось до 10,000 человек,; из них, самое малое число добровольно поступило в поселенцы, а все остальные пойманы насильно кавалеристами, которые ловят их как зверей, арканами, и приводят в миссионерства; там постепенно приучают их к оседлой жизни и всегда обходятся с ними очень ласково и хорошо. Когда индиец привыкнет, то его посылают обратно к своему племени для привода с собою, если имеет, жены и детей; случается, что они, вырвавшись от европейцев, остаются в лесах, но это очень редко; большею частью, они приводят с собою назад нескольких из своих приближенных. Этому причиной не одно предпочтете оседлой жизни, но и боязнь; потому что если беглец опять поселен, его заковывают в кандалы, принуждают, к самым, тяжким работам и вообще очень жестоко обходятся за вторичный побег вешают. Трудно согласить, как, шестьсот или семьсот, человек европейцев могут, держать не только в повиновении до 10,000 поселенных индийцев, но и ежедневно увеличивать число их ; этому обязано правительство только коннице, рожденной там, наследовавшей от отцов, и передавшей детям звание, ловкость в езде верхом и бесстрашие. Это воинство можно сравнить с, нашими казаками. Пехоту при всем этом нельзя считать большою подмогою для конницы; она, сидя на одном месте в президиях, не входят ни во что, касающееся до управления области и исправляет только гарнизонную службу. Тамошняя кавалерия одета следующим, образом : мундир состоит, из синей куртки с красным воротником, и обшлагами ; из такого же нижнего платья, покрывающего только колена ; из пестрых, синих, с, белым, гарусных чулков и полусапожек, покрывающих, только ступень ноги. Полусапожки эти делаются из черной и красной замши с толстыми подошвами ; у них каблук более полдюйма — для поддержания огромных шпор, висящих у седла, когда человек не на коне, и надеваемых перед тем , как садиться на лошадь, с необыкновенным проворством и ловкостью. Икры от колен до сапога обернуты, вдвое сложенною, по низу тисненною замшею и выделанною бараньею шкурою. Вооружение кавалеристов, состоит из замшевой рубашки без рукавов сшитой из семи оленьих кож, одна на другую наложенных; рубашка эта идет от шеи до колен и служит вместо панциря, который не в состоянии пробить стрелы диких, часто напитанные ядом; на голове имеют  они поярковую шляпу с круглою тульею и широкими полями; лицо они защищают небольшим щитом, с изображением испанского герба. Когда они отправляются на поимку одного из иноземцев для миссионерства, или для поимки беглеца, лошади их покрываются вальтрапом из тисненой воловьей кожи, так что голова, шея и все тело их закрыто от, стрел. Эти вальтрапы украшаются стальными или медными побрякушками, так что поезд  нескольких кавалеристов, по бренчанию этого украшения, издали слышен.  Владеют они пиками, короткими карабинами, висящими у них через плечо, пистолетами в чушках и саблею, ножны которой наглухо прикреплены к вальтрапу, так что она всегда остается при лошади; главное же оружие их состоит  из аркана, и туземцы боятся его болев чем ружья; и, точно, они имеют, к тому, причины, потому что испанцы умеют владеет им с необыкновенною ловкостью и проворством, доказательством чего может служить следующее. Вывезенные с материка лошади и рогатый скот, огромными стадами бродят, дикие, по лесам и горам; из них они выбирают себе коня, какого им нужно. Когда кому предстоит подобная надобность, он отправляется- на хорошо объезженной лошади отыскивать табун. Отыскав его, бросается за избранною лошадью, опустив поводья на шею, с арканом в правой и бухтою, длиною сажен в пятьдесят, в левой руке; эти арканы сделаны из конских волос, толщиною в  полдюйма и чрезвычайно крепки. Настигнув дикого коня, бросает он аркан на одну из задних ног, обгоняет его,- объезжая кругом, запутывает и сваливает с ног; тогда он в миг соскакивает с лошади, надевает на пойманного коня приготовленную узду, к которой приделан широкий, подвижной, кожаный ремень, закрывающий глаза лошади, распутываете ноги и ударом бича поднимает се; озадаченная внезапною слепотою она стоит как вкопанная; тогда он снимаете с своего коня седло и надевает на нового, затягивая подпругу до невозможности; садится на него и снимает с глаз повязку. Лошадь, чувствуя непривычную тяжесть, делает всё возможные усилия, чтоб освободиться от нее; она прыгает, вертится и бросается на землю: но все напрасно—испанец сидите как пригвожденный. Наконец она пускается в бег; тут ей дают не только полную волю, но, в добавок, погоняют шпорами и бичом, пока она устанет и сама уже остановится; тогда начинают приучать ее к узде и дают снова чувствовать острия огромных шпор до тех пор, пока она совершенно выбьется из сил. Измучив ее совершенно, снимают седло и отводят на аркане домой, где ее объезжают по правилам. Порода этих лошадей отличная: они легки на бегу, послушны, статны и вообще среднего роста. Жеребцы, особенно недавно пойманные, чрезвычайно сердиты; имея это свойство, общее почти со всеми дико взросшими лошадьми, они кусают и бьют всякого, кроме своего хозяина, которого до того боятся, что прячутся при виде его, и послушно следуют одному голосу его. Они так легки на бету, что всадник, догоняя на ней дикого оленя, бросает ему аркань на рога, и лошадь, как будто зная, что хозяин ее никогда не даст промаха, в ту же минуту, как аркан вылетит из рук, останавливается, садясь почти как собака на задние ноги и твердо упираясь передними. Олень продолжает бег свой, но с разгона остановленный вытянувшимся арканом, другой конец которого прикреплен к седлу, падает; тогда охотник стрелою налетает на него и закалывает копьем или саблею перебирает становые жилы в затылке; вынув внутренность на месте, наваливает оленя, если он не очень велик, за седло па лошадь; а в противном случае тащит его за собою по земле,- потому что добычу, и на самое короткое время, нельзя оставить в поле: ее верно тот час съест бесчисленное множество шакалов здесь обитающих.

Когда нам  для команды нужно было свежее мясо, испанцы доставляли живых быков, пойманных ими в бесчисленных стадах, бродящих по лесам. Для этого отправлялось пять человек верховых, из которых четверо вооружались арканами, а пятый длинным бичом. Выбрав жертву, двое, заехав с разных сторон, накидывали петли на рога; другие двое, следуя за ними, набрасывали петли на передние ноги, а пятый погонял быка бичом. Животное, чувствуя препятствие и удары погонщика, с яростью бросалось на одного из ловцов; но в тот же миг передние ноги выдергивались из под него, и он по неволе должен был следовать данному ему направлению; тогда он начинал взрывать землю, рогами и уступал только сильным и беспрерывным ударам бича.

Смелость и искусство этих наездников покажутся невероятными, если я скажу, что двое из них не только ловят, но приводят домой живого медведя, которые там огромны и свирепы. Найдя его, они разделяются; один из них, бросал в него поленьями, раздражает животное, оно, поднявшись, идет с отверстою пастью на обидчика; другой, улучив секунду, когда медведь подымет одну из задних лап, накидывает на нее аркан, оборачивает лошадь и сваливает его на передние ноги; медведь тогда оборачивается на этого всадника, но не может ступить и одного шага, потому что и другая нога его уже опутана арканом второго испанца; тогда один из них, описав полукруг, соединяется с товарищем и вместе тащат несчастное животное, старающееся ухватиться передними лапами за всякий  представляющийся ему , удобный предмет. Но все напрасно; если видят, что невозможно его далее тащить, ослабляют арканы и медведь, упуская предмет, им ухваченный, бывает снова увлечен далее. Все здесь описанное служить не только для добывания шкур или пищи, но и для забавы, потому что редко эта охота бывает сопряжена с опасностью. Испанцы показывают ту же ловкость и смелость при поимке беглеца из миссионерств, или одного из туземцев, несмотря на то, что здесь опасность бывает несравненно более. Вооруженный вышеописанным образом, один или, много, двое конных испанцев пускаются на целую толпу дикарей, осыпающих их целою тучею ядом напитанных стрел; но испанец, защищенный своими кожаными доспехами, не обращает внимания па это, подъезжаете на близкое расстояние, опутываете своим арканом шею ближайшего, и тащить его за собою. Если ему нужен только беглец, он, отъехав на некоторое расстояние, останавливается и начинаете переговоры, имеющие целью выменять беглеца на пойманного; но индийцы редко выдают беглецов, и несчастная жертва должна в замен того отправиться в миссионерство. Если же выдадут требуемого, то тотчас, для сохранения доверенности, отпускают пойманного.

Вот описание тамошней конницы; о пехоте нечего говорить: она одета почти так же как конница, по слаба и ленива ; впрочем и первая не свободна от последнего порока, общего всем испанцам; которые проводят все время, свободное от занятий, в dolсе far niente. Других, кроме упомянутых, жителей в Калифорнии нет; вся колония населена служащими и монахами; настоящих колонистов европейского происхождения ни одного не было, и поэтому я полагаю, что провинция, не приносящая никаких доходов, и, напротив, дорого стоящая испанскому правительству, совершенно заброшена. Калифорния никогда не имела прямого сообщения с Европою, а только через Мексику; губернаторы назначались вице-королем, и, монахи, душа калифорнийского правления, присылались оттуда же; их набирали большею частью из мексиканских креолов. Поэтому невежество их было неимоверное; многие из них даже не умели писать, не говоря уже о невежестве в науках; из латинского языка, так необходимого для католического духовенства , они вытвердили только наизусть литургию: таким людям поручено было образование диких народов! Единственная их заслуга заключалась в том, что они могли дать поверхностное понятие о вере ; но и тут учение их, наполненное разными суеверными догматами, искажало христианство до-того, что его и узнать нельзя было; сверх того заслуга их была в том, что они обучили поселенных индийцев разным искусствам, относящимся к земледелию и необходимым, при оседлой жизни. Впрочем и тут труды их не очень велики. Благословенный климат и девственная природа этой страны, почти без забот земледельца производит все потребное для жизни. Единственные породы засеваемого хлеба—пшеница и кукуруза, дают сто зерен на одно и более, притом с полей худо вспаханных, и вообще небрежно обработанных. Собрав обильную жатву, бросают поля на несколько лет ; во-первых, потворствуя своей лени, и во-вторых, потому, что имея случай избыток свой продавать нашей только Американской Компании, они не знали бы куда девать его, если бы всякий год регулярно стали собирать жатвы. Из огородных овощей здесь, почти дико, растет картофель и капуста; огурцов вовсе нет, но за то превосходные арбузы и дыни растут без всякого присмотра и попечения. Что значит удабривать землю, здесь и понятия не имеют; об улучшении породы фруктов, посредством прививков, не хлопочут. Здешние яблоки малы и кислы, так же, как и вишни. Виноград растет по отлогостям холмов, стелясь по земле, и при всем том он доставляет превосходное вино, которое простояв несколько лет неметь большое сходство с портвейном. Вообще, много можно бы сделать из Калифорнии, поселив в ней трудолюбивый народ. Климат, способен, производить все продукты полуденных стран; разведение шелковичных червей, сахарного тростинка и даже кофе, принесло бы существенный доход; а апельсины, лимоны и прочие фрукты, доставили бы приятное и здоровое разнообразие в пище; притом, как легко все эти работы произвести поселенными индийцами, не имел нужды покупать для того черных невольников. Теперь туземцы перенимают лень от наставников своих и лучше живут тем , что предлагает им природа, нежели хотят трудиться. Но тогдашнее испанское управление много виновато в этом, ибо всем народам воспрещена была торговля с колониями, кроме нашей Компании, и то только дозволялось ей покупать пшеницу и рогатый скот на поселение, за чистые деньги. За то жители Калифорнии нуждаются во всех предметах роскоши, так что просили нас платить за взятую провизию не деньгами, а вещами. У них нет не только чаю, Но даже и произведений других американских колоний, принадлежавших, тогда Испанцам, как-то: сахара, кофе, рома и пряностей. Морем решительно ничего не доставлялось, потому что и нечего взять отсюда в замен, а доставка из Мексики сухим путем, сопряжена была не только с большими затруднениями, потому что могла производиться только посредством вьюка на мулах — но и то с опасностями при переправах чрез Анды и от диких индийцев тех стран. По этой же причине, вообще, сообщения с Мексикою бывали тогда только раз, много два раза в год, и Испанцы жили в, совершенном, неведении об остальном Свете. Об инсуррекции Перуанской области они узнали только за год до нашего прихода, и то от двух фрегатов, преследовали и наши шлюпы, и это было высоко оценено Испанцами. За следовавшим после этого обедом, впрочем совершенно похожем на описанный выше, и где офицеры, монахи, солдаты и гости, т. е. мы, сидели за общим столом, пили нами подаренное шампанское за здравие Его Величества Императора Александра и за короля Фердинанда VII . После обеда начались пляски, при которых музыку заменяли гитары и песни женщин. Любимый испанский танец, «фанданго», был почти единственный, который они танцевали. Этим заключился первый день. Второй начался такою же процессией, после которой конница стала показывать свое искусство в верховой езде, в метании копий и бросании арканов; искуснейшему определено в награду полное вооружение, как то: латы из оленьих шкур, щит, копье и аркан; награду эту заслужил один молодой солдат, по имени Бернардо Хило. После этих игрищ принялись, как и в предыдущий день, за пляски, потом представили какую-то пьесу, после которой опять танцевали до другого утра. Во всех этих празднествах и мы участвовали, потому что нас принимали с почестями, не только как гостей, но и как угощателей, ибо общими силами мы на этот праздник пожертвовали много рома и вина, которыми они, к вечеру почти все напились давно не имев случая их отведать. Этот день кончился не так счастливо как первый: у коменданта дон Луи Аргуэльо жила его сестра с дочерью, очень хорошенькою девочкою четырнадцати лет, имевшею двух обожателей, из которых одного предпочитал дядя, а другого - сама племянница; последнему показалось, что она слишком ласково обходятся с дядюшкиным Фаворитом и ревность воспылала; он выхватил нож, обыкновенно носимый вместо кинжала за поясом, и нанес сопернику глубокую рану на шее, к счастью не смертельную. Наш лекарь, г. Заозерский, зашил и перевязал ее, так что влюбленный еще до нашего отплытия совершенно выздоровел. Это происшествие нисколько не помешало веселью других, и когда об этом доложили коменданту, он преспокойно сказал: «пусть они, собаки, режутся, коли им хочется: мне что за нужда».

12-го декабря, в день рождения Государя Императора Александра Павловича, шлюпы наши были украшены флагами и салютовали из всех орудий. Испанцы, в ответ оказанной им учтивости в их праздник, также палили без умолка, пока у нас пальба продолжалась. В этот день мы угощали на нашем шлюпе — шканцы и каюты которого были просторнее, чем на «Открытии» - всю тамошнюю аристократию с женами и дочерьми. После обеда все мужчины и женщины стали танцевать и петь. Песни девиц с очень милыми голосами, были весьма приятны; особенно отличалась младшая дочь поручика Мартинеса, донья Инкарнасион, и племянница коменданта, которую звали донья Хозефа де-Сола.

Несколько дней после этого приехали монахи миссионерства Св. Рафаэля и пригласили нас к себе на какое-то празднество : мы вместе с ними отправились. Это миссионерство, как уже упомянуто, лежит на северном берегу бухты, не у самой воды, но на расстоянии полулиги от нее, и расположено на скате нескольких холмов.

Дорога туда от берега очень затруднительна : она идет через тундры и болота узенькою тропинкою, так что даже верхом нельзя по ней ехать . Тут опять во всем своем блеске являются лень и небрежность испанцев : принужденные почти ежедневно ходить этою дорогою, они кое-как пробираются по ней, и не хотят употребить незначительного труда на исправление ее. Все в болотной грязи и усталые, мы, наконец, достигли цели; там нас встретило все народонаселение миccионeрства, состоящее из четырех или пяти сот индийцев обоего пола, под предводительством пяти конных испанцев.

Со шлюпов наших видно было одно большое, издали очень красивое, строение; поэтому мы полагали, что найдем здесь нечто подобное миссионерству Св. Франциска, но жестоко ошиблись. Замеченное нами строение, вмещающее в себя церковь, весьма незначительную по богатству и украшениям, также жилище монахов и испанских всадников, выстроено из дерева и вблизи похоже на сараи. Вокруг этого дома разбросаны до полусотни низких хижин, покрытых соломою. Тут нет ни мастерских, ни мельницы, и поселенцы занимаются одним хлебопашеством. Обширные поля простираются от миссионерства, вдоль морского берега, на значительное расстояние. Оно заведено только за три года до нас, по повелению губернатора, дона Пабло-Виченцо де-Сола, брата здешнего коменданта. Почва земли, по близости моря, менее. плодородна, и мы не могли попять, почему именно тут заведено миссионерство, отделенное от прочей части Калифорнии широким заливом, препятствующим, при недостаточных способах, свободному сообщению. На наши расспросы положительно нам не отвечали; а по намекам мы могли заключить, что причиною, тому было близкое соседство нашей колонии в Калифорнии, называемой «Селение-Росс» и опасение, чтоб она не распространилась до залива Св. Франциска. По словам испанцев, берегом было до этого селения не более 40 лиг, и они намерены были распространить свои поселения еще далее к северу.

Испанцы часто упоминали о двух заливах, соединенных с бассейном, в котором мы стояли на якоре, и о впадающей в них, реке Pиo-Гранде или Великой. Они рассказывали, что река эта действительно заслуживаете своего названия, что она шириною более лиги и что до вершины ее никто еще не достигал. Для поверки этих рассказов, капитан Васильев предписал капитану Шишмареву отправиться на баркасе нашего шлюпа, в сопровождении двух офицеров, и описать, если они только существуют эти заливы , а также отыскать устье Великой Реки. Господствующие с исхода декабря дожди и сильные ветры не дозволяли нам до 17 января начать исследование. В е этот день погода прояснела и хотя тогда была зима, но мы имели опять теплые, даже жаркие дни. Вооружили баркас и капитан, в е сопровождении меня, мичмана Галля, двенадцати человек матросов и одного унтер-офицера, отправился в поход, взяв провизии на десять дней, карманный хронометр, два секстана, два артифициальных горизонта, цепь, окружный инструменте, азимуф и два простых компаса; сверх того запаслись мы теплого одеждою и двумя палатками; что охотничьи и рыболовные приборы не были забыты, само собою разумеется.

Отвалив в девять часов утра от шлюпа, мы, при среднем SO, направили путь наш к мысу Св. Рафаэля, стараясь достигнуть его до полудня, чтоб. по обсервациям определить шпроту и принять его починным пунктом следующей описи; но ветер начал стихать и тяжело-нагруженный баркас весьма медленно подвигался вперед, так что мы не могли дойти вовремя до упомянутого мыса, и должны были, чтоб не потерять такого ясного дня для взятия полуденной высоты пристать к небольшому островку. Определив его широту 37° 57' и 17" N и отобедав на нем, мы отправились дальше. Когда мы приблизились к проливу между двумя мысами, на нас нашел, от N0 ужасный шквал, и мы спасли мачты только заблаговременною уборкою парусов. Шквал этот был сопровождаем сначала проливным дождем, а потом густым снегом, который в одну минуту так охладил жаркий воздух, что мы, промокшие до нитки, должны были взяться за теплую одежду; к счастью, шквал, продолжался не более получаса, по прошествии которого опять восстановилась прежняя температура. Зная, что ничего нет вреднее такой внезапной перемены, мы поспешили пристать к берегу, чтоб обсушиться и укрыться под палатками от зноя. Избрав удобное место, мы вышли на северном берегу мыса, после полудня в, пять часов. Глубина от островка, до мыса, на котором мы пристали, простирается от, полутора до пятнадцати сажен, имея около берегов илистый грунт, а к средине мелкий песок.

Ошвартовив баркас у самого берега за пни, мы раскинули палатки на краю лавровой рощи, развели огонь и начали обсушиваться. Непосредственно за рощею возвышаются довольно высокие скалы из песчаника, за которыми далее поднимаются значительные горы, идущие в некотором, расстоянии от берега к скверу и потом, образующие полукружие, в виде синих, холмов. Песчаная почва от рощи до берега представляла нам сухой ночлег. Ночь была темная, как обыкновенно в, этих широтах, особенно зимой, хотя на небе не было ни единого облачка, и звезды ярко светили на почти черной тверди небесной. Ни малейший ветерок, не колебал, листьев, ближней рощи; на южном берегу видно было несколько огней, которые мы приписали какому-нибудь племени туземцев, хотя испанцы нам и рассказывали о каком-то «президио» в той стороне, где виднелись огоньки. Испанцы говорили, что в «президио» этом обитали неизвестные люди, белые, но не испанцы, полагая это потому, что те, которых они видели, вовсе не так, были одеты, как они. Днем, мы с высшего пункта на мысу и в лучшие трубы ничего, не видели в той стороне, а как нам было известно, что на таком расстоянии нельзя было  различить шалашей диких, от, окружающих кустов, то мы и полагали, что предположение наше справедливо. Из опыта мы знали, что зеленые смолистые листья лавра с треском горят светлым, ярким, пламенем; чтоб узнать, какое действие произведет воспламенение такого дерева, мы зажгли одно, стоящее поодаль от прочих. Вмиг все, ветви его занялись и осветили всю окрестность; с этим вместе мы выпалили из фальконета, и противолежащие огни исчезли.

В десять часов и сорок пять минуть была полная вода, и прилив достиг высоты семи футов и четырех дюймов.

 Источник:Отечественные записки 1849, № 11.

 Продолжение