К свите Н. П. Резанова принадлежали приказчик Российско- Американской компании Федор Иванович Шемелин, московский купец; задира и дуэлянт, гвардии поручик граф Федор Иванович  Толстой-Американец, постоянно попадавший в скандальные истории. Оставленный на Камчатке, Толстой вернулся в Петербург, не побывав ни в Америке, ни даже на Аляске.

Павел Петрович Арбузов, участник русско-шведской войны, Петр Васильевич Повалишин, Федор Осипович Коведяев и Василий Николаевич Берх.
На «Неве» плыли представитель Российско-Американской компании приказчик Николай Иванович Коробицын, автор «Записок», и иеромонах Александро-Невской лавры Гедеон, от правленный в кругосветную экспедицию Синодом для «обозрения новокрещенных» в российско-американских владениях.
«Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта 26 июля / 7 августа 1803 г. и, зайдя в Копенгаген, Хельсингёр и Фалмут, покинули берега Европы. В октябре 1803 г. они зашли на Тенерифе (Канарские острова), 14/26 ноября пересекли экватор и встретили Рождество на острове Санта-Катарина у берегов Бразилии. Пройдя мыс Горн, корабли разлучились во время шторма, Лисянский обследовал остров Пасхи, а Крузенштерн направился прямо на Нуку-Хиву (Маркизские острова), где корабли встретились (25 апреля / 7 мая — 6/18 мая 1804). От Гавайских островов Лисянский пошел в Русскую Америку, принимал участие в осаде Ситхинской крепости, захваченной индейцами, а Крузенштерн, доставив на Камчатку компанейский груз (3/15 июля — 26 августа / 7 сентября 1804), отправился в Японию, где «Надежда» больше полугода (с 26 сентября / 8 октября 1804 по 6/18 апреля 1805) стояла на якоре около Нагасаки, пока шли переговоры с японскими чиновниками о принятии российского посольства. Миссия окончилась неудачей, и «Надежда» летом 1805 г. вернулась в Петропавловск, а потом вышла в Охотское море для исследования Сахалина. С Камчатки Н. П. Резанов и натуралист Г. Г. Лангсдорф на галиоте «Мария» отправились в Русскую Америку. «Надежда» и «Нева» встретились снова в Макао (8/20 ноября 1805 — 31 января / 12 февраля 1806), где продали груз мехов и закупили чай и другие китайские товары. «Надежда», зайдя на остров Св. Елены, в Хельсингёр и Копенгаген, вернулась в Кронштадт 7/19 августа 1806 г.

Во время кругосветного плавания «Нева» под управлением Лисянского шла самостоятельно от мыса Горн до Маркизских островов, от Гавайских островов в Русскую Америку и оттуда в Кантон, и от мыса Доброй Надежды в Кронштадт. Лисянский изыскивал любую возможность плыть самостоятельно, что противоречило инструкции, данной ему Крузенштерном (Левенштерн, 2003, 36).

Стремясь любой ценой добраться до Кронштадта первым, Лисянский заставил свою команду плыть без захода на остров Св. Елены прямо в Англию, совершив рекордный переход в 142 дня под парусами на ограниченном пайке пресной воды. Лейтенант П. В. Повалишин протестовал против решения капитана. Штурман «Невы» Данило Калинин записал в вахтенном журнале: «26 апреля пополудни в 2 часа командующей сказал вахтенному лейтенанту Повалишину Когда будет довольно пресной воды, то пойдет к британским берегам. Которой отвечал Что вы нас переморить хотите. От командующего сказано есть ли услышит хоть одно слово дерское то велит свести в каюту» (Калинин. Журнал... л. 53).

«Нева» без захода на остров Св. Елены вернулась в Кронштадт на две недели раньше — 22 июля / 3 августа 1806 г.

Представим себе замкнутое пространство небольшого корабля: длина «Надежды» составляла 117 футов (35 м), ширина — 28 футов и 4 дюйма (8,5 м).

На борту находилось 84 человека: офицеры, команда и пассажиры (ученые и свита Н. П. Резанова). «Надежда» была к тому же перегружена компанейскими товарами, которые везли в Охотск, провизией на два года; одних подарков для японского императора было больше 50 ящиков и тюков.

Каюты были столь малы, что их можно было использовать только как место для сна, поэтому все научные занятия, писание дневников, составление карт выполнялись в кают-компании на обеденном столе. Следовательно, у офицеров практически не было возможности уединиться.

Теснота и скученность были таковы, что два высших чина экспедиции — Крузенштерн и Резанов — не имели отдельных кают и были вынуждены ютиться в одной капитанской каюте, которая не превышала 6 м² при минимальной высоте потолка.

Теперь добавим к этому критические климатические условия, от холодных штормов в Северном море (корабль девять раз был на краю гибели во время штормов) до мертвого штиля тропиков, а также изнуряющую качку, вызывающую морскую болезнь.

На корабле отсутствовали элементарные бытовые удобства: отопление, вентиляция, хорошее освещение; сложно было поддерживать санитарное состояние (3 гальюна на 84 человека); жестокий дефицит пресной воды ограничивал возможность мытья экипажа.

Кроме того, на «Надежде» держали еще и животных для пополнения рациона — свиней, коров, коз, кур, уток, гусей.

Однако свежей провизии не хватало, и матросы, и офицеры ели солонину, пища была слишком однообразной: «Наша провизия сильно убывает. Бочки с водкой протекают, сухари пожирают крысы, много бочек с солониной протухло, крупы на корабле меньше, чем мы ожидали, горох почти несъедобен, масла у нас мало. Трески нет совсем» (Левенштерн, 2003,129).

Количество питьевой воды во время перехода от Бразилии к Маркизским островам было нормировано. «Каждому полагается две кружки воды. Одну кружку он получает ежедневно сам. Другую — отдают на кухню. Во время еды пьют воду, которая остается от кухни, и из-за этой-то воды и идет спор… При более теплой погоде и солонинной диете потребление воды увеличивается, и многие жалуются на недостаток, на то, что порции не хватает. Но малое количество воды на борту не позволяет увеличить порцию. Эспенберг и граф Толстой подняли большой шум из-за недостатка воды и делали вид, что они умирают от жажды. Капитан близоруко смотрел на свою тарелку, где как раз лежал кусок убойной солонины, мы все молчали. И крикуны умолкли» (Левенштерн, 2003, 111).

Большинство офицеров и пассажиров были молоды: самые старшие — доктор Эспенберг и Резанов (в 1803 г. первому — 42, а второму — 39 лет), Крузенштерну — 33 года, остальным — от 14 до 30 лет. Эти молодые люди были надолго оторваны от семей, от любимых, лишены важной эмоциональной сферы человеческой жизни.

Мы видим картину добровольного заточения в «плавучей тюрьме», усугубляющегося каторжным трудом, тяжелыми болезнями (туберкулез, цинга, желудочные и нервные заболевания), без предусмотренных законом четких сроков освобождения.

Но настоящих моряков это не пугало. Резанов же и его свита, не имея опыта морской службы, безусловно, тяжелее всех переносили такие условия; у них к тому же не было на корабле постоянных занятий, мобилизующих интеллектуальную деятельность и тренирующих тело.

Непривычные, а порой и неприемлемые условия жизни разрушительно сказывались на психике людей. Левенштерн подводит итог: «…только на корабле люди могут стать такими врагами. Незначительные насмешки накапливаются, озлобление растет» (Левенштерн, 2003, 45).

И в таких суровых условиях нужно было не просто выжить, но еще и работать. Офицеры стояли на вахте при любой погоде, делали тригонометрическую съемку и иногда сами выполняли то, чего не умели или не хотели делать матросы. Лейтенанты вели путевые журналы, учились сами и обучали молодежь — Беллинсгаузена, братьев Коцебу. На их плечи ложилось руководство погрузкой и выгрузкой, ремонтом парусов и такелажа, кренгованием и поисками течи. Натуралисты также были заняты — делали чучела рыб, птиц, заспиртовывали и засушивали морских животных, составляли гербарии, рисовали, вели дневники и описывали научные наблюдения. Крузенштерн отвечал за весь корабль и экипаж, руководил навигационными и астрономическими наблюдениями, вел большую научную работу.

Следует обратить внимание еще на одну серьезную проблему, осложняющую взаимопонимание между участниками экспедиции, — языковой барьер. Большая часть офицерского состава и ученых была представлена этническими немцами, различными по своему происхождению. Германия — Лангсдорф (Швабия), Тилезиус (Тюрингия). Швейцария — Горнер. Финляндия — Ромберх. Эстония — Крузенштерн, Левенштерн, Коцебу, Беллинсгаузен, Эспенберг. Обрусевшие немцы — Фридерици и Фоссе — члены свиты посла. Из офицеров русскими были только Ратманов и Головачев, из посольства — сам Резанов, московский купец Шемелин и доплывшие лишь до Камчатки граф Толстой, ботаник Бринкин и живописец Курляндцев.

В кают-компании превалировал немецкий язык, однако даже его носители представляли различные культурные традиции, обусловленные местом их рождения и воспитания. (На тот момент Германии как единого государства не существовало). Видимо, не все знали русский и немецкий так, чтобы свободно говорить на обоих языках. Естественно, люди разных культурных традиций, имеющие сложности в языковом общении, но принужденные тесно взаимодействовать в некомфортных условиях, стали раздражать друг друга.

В «Инструкции Главного правления Российско-Американской компании капитан-лейтенанту Крузенштерну» за подписью первенствующего директора М. М. Булдакова, директоров Е. И. Деларова и И. П. Шелихова от 29 мая 1803 г. было сказано: «Главное Правление препоручает вам принять в ваше начальство два кампанейские корабля именуемые „Надежда" и „Нева"… Сверх того благоволите принять на представляемой особенно вам Корабль Надежду назначенную Его Императорским Величеством к Японскому Двору посольскую Миссию с ее чиновниками, скарбом и всем протчим…» (Российско-Американская компания… 1994, 54-60).

Корабль «Надежда» был принят от компании «на казенный счет, так как и двугодовое жалованье» Крузенштерну, офицерам и всему экипажу, поэтому на момент отправления экспедиции Крузенштерн даже формально не состоял на службе компании, что подтверждали и сами ее директора: «…. вы отправляетесь не так как вовсе партикулярный Компанейский начальник, но как в службе Его Императорского Величества состоящий чиновник, с Высочайшего дозволения и для пользы всего Отечества» (Российско-Американская компания… 1994,59).

10 июня 1803 г. император Александр I подписал «Рескрипт о назначении Н. П. Резанова руководителем посольства в Японию», в котором в весьма туманных выражениях была определена его миссия посла и организатора американских колоний. Приведем этот документ полностью:

«Господин действительный камергер Резанов! Избрав вас на подвиг, пользу Отечеству обещающий, как со стороны японской торговли, так и в рассуждении образования Американского края, в котором вам вверяется участь тамошних жителей, поручил я канцлеру вручить вам грамоту от меня к японскому императору назначенную, а министру коммерции по обоим предметам снабдить вас надлежащими инструкциями, которые уже утверждены мною. Я предварительно уверяюсь по той способности к усердию, какие мне в вас известны, что приемлемый вами отличный труд увенчается отменным успехом и что тем же трудом открытая польза государству откроет вам новый путь к достоинствам, а сим вместе несомненно более еще к вам же обратит и мою доверенность. Александр» (Российско-Американская компания… 1994, 60 —61).

И только в «Инструкции графа Н. П. Румянцева Н. П. Резанову в связи с плаванием его в Русскую Америку», утвержденной 10 июля 1803 г. Александром I , появилась та сакраментальная фраза, ссылаясь на которую Резанов объявил себя начальником экспедиции: «…сии оба судна с офицерами и служителями, в службе компании находящимися, поручаются начальству вашему».

И далее: «Предоставляя флота гг. капитан-лейтенантам Крузенштерну и Лисянскому во все время вояжа вашего командование судами и морскими служителями яко частию, от собственного их искусства и сведения зависящею, и поручая начальствование из них первому, имеете вы с вашей стороны обще с г-ном Крузенштерном долгом наблюдать, чтоб вход в порты был не иначе, как по совершенной необходимости….» (Российско-Американская компания… 1994, 75).

Сам же Резанов уже в письме от 3 апреля 1803 г. писал своему другу И. И. Дмитриеву: «Два корабля купеческих, купленных в Лондоне, отдаются в мое начальство» (Российско-Американская компания… 1994,52). Видимо, Резанов считал само собой разумеющимся, что как посол он и будет начальником экспедиции.

Первый раз о своих полномочиях руководителя Резанов заговорил только на Тенерифе почти через три месяца пути. «Резанов, — пишет Левенштерн 15/27 октября 1803 г., — секретно показал Крузенштерну указ императора, по которому он, Резанов, назван начальником экспедиции. И очень он этим чванился. Но капитан сказал, что с его стороны было неправильно принять этот указ от императора, так как он не в состоянии его выполнить, и, кроме того, так как он должен был спросить капитанов — захотят ли они находиться под командой камергера и т. д.» (Левенштерн, 2003, 430).

Отметим, что в морском уставе и до сегодняшнего дня существует правило о том, что старшим на корабле во всех случаях и всегда является капитан корабля, по крайней мере на переходе морем.

Крузенштерн, со своей стороны, писал Резанову: «…. я признаю в лице Вашем Особу Уполномоченную от Его Императорскаго Величества, как для Посольства так и для разных распоряжений в Восточных Краях России; касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, такожде пути, ведущаго к благополучному исполнению прожектированнаго мною вояжа, как по словам Самого Императора, так и по инструкциям мне данным по Высочайшему соизволению от Главнаго Правления Американской Компании, я должен щесть себя Командиром. Из выше означеннаго я надеюсь, что Ваше Превосходительство увидите мое точное расположение к выполнению всего к славе нашего Отечества и пользе Американской Компании касающагося.

Я не требую ничего, как с чем отправился из России, то есть быть командиром Экспедиции по Морской части. Вашему Превосходительству угодно было сказать сего дня, что токмо относится до управления парусами: прошу мне дать cиe мнение на бумаге, дабы зная свою должность, я уже не отвечал ни за что боле. При сем позвольте однакож доложить Вам, что ето верно не было мнение Государя Императора, ибо для того можно бы сыскать многих других, а не отрывать меня от тех должных распоряжений, которых бы я ни для чего не оставил как для выполнения воли Государя и для польз моего Отечества (цит. по.: Военский, № 4, 46-47).

Отчетливо понимая, что трактовать инструкции, особенно учитывая изменения канцелярского стиля за 200 лет, нецелесообразно,мы позволим себе полностью согласиться с мнением Н. П. Резанова, который написал из Бразилии П. В. Чичагову: «Теперь чувствую я в полной мере следствия безпорядка начавшегося еще при устроении сея експедиции и уверен, что ежелиб Ваше Превосходительство имели в отправлении оной принадлежащее вам участие, тогда б занимался я одним делом и избавлен бы был пустых переписок» (Тихменев, 1863,187).

Наконец решающее объяснение состоялось на Маркизских островах 2/14 мая 1804 г., т. е. через 9 месяцев после отплытия из Кронштадта.

Резанов считал, что Крузенштерн, вопреки его пожеланиям, воспрепятствовал обмену «компанейских товаров» на туземные редкости, формально нарушая инструкцию в части осуществления торговых операций.

Обмен маркизских украшений на «компанейские товары» (а именно топоры, которые наиболее ценились туземцами) был запрещен Крузенштерном, потому что на топоры он надеялся сначала выменять свиней — речь шла о пополнении рациона свежим мясом после трудного перехода от Бразилии, когда из-за солонины у не которых членов экипажа уже начиналась цинга. На необходимость получить «жизненные припасы, которых на корабле уже не было», указывал и сам Резанов (Бумаги... л. 2).

Полное подтверждение этих фактов дает и Ратманов (Ратманов, 1876, № 24). Обратим внимание на этот принципиальный момент: продовольственное обеспечение экипажа — одна из основных со ставляющих безопасности, а стало быть, полностью соответствует компетенции и инструкции Крузенштерна. Попутно отметим, что Нуку-Хива в начале XIX в. была не туристическим раем, а островом, населенным каннибалами (первая католическая миссия Общества Пикпюс появилась там лишь в 1838 г.).

Взаимное неудовольствие вылилось в ссору, и офицерский состав обоих кораблей потребовал у Резанова объяснений и публичного оглашения его инструкций. Резанов отмечал: «Потом прибежал Капитан, — извольте идти и нести ваши инструкции; оба корабля в неизвестности о Начальстве, и я не знаю, что делать?» (Бумаги... л. 2).

Когда Резанов прочел рескрипт и свои инструкции, офицеры, по донесению Резанова, спросили: «Кто подписал? — Я ответил: — Государь ваш, Александр. — Да кто писал? — Не знаю, — сказал я. — То-то не знаю, — кричал Лисянский, — мы хотим знать, кто писал, а подписать-то знаем, что он все подпишет» (Бумаги... л. 3; Военский, № 2, 38 —39). Офицеры посчитали, что Резанов сам составил эти инструкции, которые император утвердил, не просмотрев заранее.

Резанов утверждал, что Крузенштерн еще перед отправлением из Кронштадта видел его инструкцию от 10 июля 1803 г. и точно знал, что именно Резанов главный начальник экспедиции (Военский, № 4,38).

Эта точка зрения не находит подтверждения в иных источниках, скорее наоборот. Иначе как объяснить письмо Лисянского Крузенштерну на другой день после описанного публичного разбирательства: «Позволте мне изъявить свое недоумение на инструкции которые Николай Петрович читал вчерась публично на шханцах; до сего времени я щитал себя в команде вашей теперь же выходит что имею у себя другого начальника. Признаюсь, что все сие произшествие кажется непонятным. Ежели бы была воля императора, чтоб мне находиться в команде у господина Резанова то она должна бы быть объявлена с самого вступления Его Превосходительства на корабли, а не в Маркизских островах…» (Лисянский. Письма... л. 66 и об.).

Действительно, Резанов не был представлен экипажу кораблей как глава экспедиции ни императором, ни морским министром, не представился сам и, вступив на корабль, не предъявил «свой мандат». Видимо, Резанов показал Крузенштерну в Кронштадте не инструкции (что доказывает письмо Лисянского, приведенное выше), а только высочайший рескрипт, в котором ничего не сказано о порядке подчинения. Требовать же от генерал-майора (чин камергера равен генерал-майору по Табели о рангах) Резанова предъявить касающиеся лично его и японского посольства инструкции, капитан-лейтенант Крузенштерн, младший и по чину, и по возрасту, явно не мог. Что же произошло? Открытое неповиновение приказам начальника экспедиции, попросту бунт на корабле?

Невозможность для Крузенштерна согласиться на подчинение Резанову совершенно очевидна: еще в проекте он писал, что готов принять на себя всю ответственность, и, понимая сложность осуществления проекта, должен иметь всю полноту власти на кораблях для удачного завершения кампании.

Если бы Крузенштерн не был твердо уверен, что именно он возглавляет экспедицию, проект которой сам предложил, то не отправился бы в плавание на таких условиях.

От Маркизских островов до Камчатки обострений конфликта не отмечено.

По прибытии на Камчатку (3/15 июля 1804), сразу же переселившись с корабля на берег, Н. П. Резанов, в надежде на поддержку генерал-губернатора Камчатки генерал-майора П. И. Кошелева, предпринял попытку новой трактовки положения, в котором оказался: «Имею я крайнюю нужду видеться с Вашим Превосходительством и по высочайше вверенным мне от государя императора поручениям получить нужные от Вас, как начальника края, пособия. У меня на корабле взбунтовались в пути морские офицеры. Вы не можете себе представить, сколь много я вытерпел огорчения и насилу мог с буйными умами дойти до отечества. Сколь не прискорбно мне, соверша столь многотрудный путь, остановить экспедицию, но при всем моем усердии не могу я исполнить японского посольства и особливо, когда одни наглости офицеров могут произвесть неудачу и расстроить навсегда государственные виды. Я решил отправиться к государю и ожидаю только Вас, чтобы сдать как начальствующему края всю вверенную им экспедицию» (Цит. по: Военский, № 2, 40).

Кошелев в этот момент находился в Нижне-Камчатске и прибыл в Петропавловск только 29 июля/10 августа 1804 г. (через 26 дней).

Обвинения, предъявленные Крузенштерну Резановым, были столь тяжелы, что генерал-губернатор П. И. Кошелев начал расследование. Он отнесся к происходящему серьезно, взяв в Петропавловск усиленный караул, 30 солдат, ибо бывший комендант Севастополя хорошо представлял себе, что такое взбунтовавшиеся моряки.

Понимая оскорбительную для себя безвыходность положения, И. Ф. Крузенштерн, с решительностью человека, уверенного в своей правоте, обостряет ситуацию до предела, ставя Резанова перед необходимостью принять однозначное решение, а стало быть, нести за него ответственность.

Через некоторое время он подробно описывает это в письме (из Авачи от 12/24 июня 1805 г.) к Н. Н. Новосильцеву, товарищу министра юстиции, человеку, которого трудно заподозрить в симпатиях к Крузенштерну. Таким образом, Крузенштерн обращается не к высокому чиновнику, лично ему знакомому, а информирует представителя власти, в чьем ведении находится разбирательство уголовных правонарушений.

«Его превосходительство господин Резанов в присутствии Областного коменданта и более 10-ти офицеров назвал меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но будучи от него в 13 000-х верстах, — всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и Областной Командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честнаго Кошелева, он не брал ни которую… После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Господин Резанов не принял ее. Я просил, чтобы сковать меня в железы и как он говорит, „яко криминального преступника" отослать для суда в С.-Петер бург… .. Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, — государевым кораблем командовать не могут. Он ничего слышать не хотел… но когда и Областной комендант пред ставил ему, что мое требование справедливо, и что я должен быть сменен, тогда переменилась сцена. Он пожелал со мной мириться и идти в Японию». Письмо полностью опубликовано, что позволяет нам не цитировать этот интересный документ полностью.

Приведем лишь его заключение: «Пусть изследовают наше дело по собственным доносам Его Превосходительства, которые, я уповаю, подобны его словам и приводят, конечно, всякого в ужас, но не думаю по одним поношениям, без всякого оправдания осудили меня, почему и не мучусь будущим, ибо уверен в правосудии законов моего отечества, хотя публичный суд для меня имеет нечто страшное, но вижу, что сие для оправдания моего необходимо. Мог ли я при отправлении своем из России ожидать, что по возвращении буду судим „яко криминальный преступник"»? (цит. по: Военский, № 4, 53—57).

Выдержанная позиция Кошелева способствовала заключению формального примирения, которое состоялось 8 августа 1804 г.

В письме Александру I16 августа 1804 г. Резанов так объясняет конфликт: «…причиною была единая ревность к славе, ослепившая умы всем до того, что казалось, что один у другаго ее отъемлет» (Российско-Американская компания… 1994, 90).

Дальнейшее плавание в Японию, вплоть до расставания с Резановым после возвращения на Камчатку, происходило при весьма напряженных отношениях, однако больше открытых дискуссий о начальстве не было.

Достоверно известно, что император не дал делу хода, таким образом согласившись, что примирение на Камчатке завершило конфликт, и в июле 1805 г. после возвращения корабля из Японии, на Камчатку были доставлены от него Крузенштерну — орден Св. Анны 2-й степени, а Резанову — табакерка, осыпанная бриллиантами (Российско-Американская компания… 1994, 133), и милостивый рескрипт от 28 апреля 1805 г. как свидетельство его благорасположения к обоим.

Размышляя через 200 лет о проблемах, нарушавших ход плавания, источником конфликта мы видим нечеткость инструкций, скорее даже их противоречие между собой, что дало возможность Резанову считать себя, а не Крузенштерна руководителем экспедиции.

Каким образом, случайно или, может быть, преднамеренно это произошло? Мы не склонны объяснять причины конфликта личными разногласиями капитана и посла, считая, что такое решение упрощает и вульгаризирует историю, не дает возможности, сделав обобщения и выводы, избегать подобных конфликтов в последующем.

Можно предположить, что, наделяя полномочиями руководителя одновременно двух участников экспедиции, император рассчитывал получать донесения от обоих, что давало бы возможность представить происходящие события более объективно.

Успехам экспедиции способствовала широта взглядов ее организа торов — министра коммерции графа Н. П. Румянцева (с 1807 министра иностранных дел, с 1810 председателя Государственного совета), морского министра Н. С. Мордвинова, президента Академии наук графа Н. Н. Новосильцева, руководителей Российско-Американской компании Н. П. Резанова и М. М. Булдакова, капитана И. Ф. Крузенштерна. Плавание служило не только коммерческим интересам, благодаря чему путешественники получили возможность провести большое количество научных исследований в Мировом океане.

Первое кругосветное путешествие россиян достигло всех коммерческих целей, поставленных Российско-Американской компанией. Но для мировой истории эта экспедиция имеет важнейшее значение потому, что она обогатила «науку открытиями и исследованиями, далеко раздвинувшими пределы естествознания и географии», как писал академик Карл Бэр, и продлила память о Российско-Американской компании в веках. Представьте себе удивление посла С. Р. Воронцова, когда в 1820 г. в Лондоне вышла книга С. Прайора под названием «Кругосветные плавания от Магеллана до Крузенштерна».

И в России, и за ее пределами Крузенштерна считали лучшим гидрографом Тихого океана. С экспедиции И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского начинается блестящая эпоха русских океанских экспедиций, закономерно приведшая к открытию Ф. Ф. Беллинсгау зеном и М. П. Лазаревым последнего континента Земли — Антарк тиды. По количеству исследовательских плаваний в первой половине XIX в. с Россией не могли сравниться ни Англия, ни Франция.

Фактически экспедиция «Надежды» и «Невы», изучив берега Японии, Сахалина, северо-запада Северной Америки, закрыла последние «белые пятна» в северной части Тихого океана. Кроме того, Николай Петрович Резанов вез в Америку «семена наук и художеств» — библиотеку, собранную для просвещения Американского края Н. П. Румянцевым, Н. Н. Новосильцевым, А. С. Строгановым, И. И. Дмитриевым, М. М. Херасковым, митрополитом Амвросием. На карте появились имена меценатов, помогавших организовать плавание, — Н. П. Румянцева, Н. Н. Новосильцева, А. И. Васильева.

Деятельность тех, кто способствовал осуществлению кругосвет ного плавания 1803—1806 гг., была одним из первых меценатских опытов такого масштаба. Достойным продолжением этой традиции стало Русское географическое общество, созданное элитой россий ских моряков во главе с И. Ф. Крузенштерном и Ф. П. Литке, наставником будущего генерал-адмирала, реформатора флота, председателя Географического общества великого князя Константина Николаевича.

Российских меценатов привлекали глобальные проекты, которые позволяли им, используя свое высокое положение и возможности в наибольшей степени, влиять на развитие науки, культуры и образования.

История первой российской кругосветной экспедиции являет собой пример успешного взаимодействия государства, предприни мателей, военных моряков и ученых-исследователей, объединенных идеей процветания и развития своей Родины, непременным условием которого являются традиции меценатства.

Продолжение