ПЛАВАНИЕ ВОКРУГ МЫСА ГОРН И ПРЕБЫВАНИЕ В ЧИЛИ
Наше плавание к югу возобновилось в благоприятной обстановке, ибо погода стояла прекрасная и дул попутный ветер. Но уже на параллели 39° южной широты мы смогли убедиться в том, что суровое влияние Южного полюса простирается на гораздо более далекое расстояние, чем такое же влияние Северного: небо заволокло тучами, ветер сделался переменчивым и порывистым, заметно похолодало. Часто стали попадаться киты и огромные птицы, называемые альбатросами, что свидетельствовало о близости района штормов. Одну из таких птиц мы впоследствии застрелили у побережья Чили, размах ее крыльев составил 12 футов.
На параллели Рио-де-ла-Платы [Ла-Плата], в 200 милях от суши, течение ежедневно относило нас на 39 миль к юго-западу от курса. Таково было воздействие громад-пой реки, которое ощущается даже на расстоянии 240 миль от ее устья *.
5 декабря мы находились на параллели 47° южной широты. Если бы в обоих полушариях под теми же широтами наблюдались одинаковые температуры, климат данного места соответствовал бы климату Южной Германии или Средней Франции. Но на нас здесь обрушился свирепый шторм, сопровождавшийся снегом и градом. Штормовой ветер вначале задул с юго-запада и, непрерывно меняя направление, за двадцать четыре часа описал полный круг. Поэтому огромные волны надвигались на корабль со всех сторон; они атаковали нас с такой яростью', словно добивались нашей погибели. Вот когда полностью выявились достоинства нашего судна! Оно сделало честь своему строителю, хотя и дало значительную течь. После этой ужасной бури мы в течение некоторого времени продолжали плавание при попутном ветре и спокойном море.
Между Фолклендскими островами и побережьем Патагонии нам встречалось бесчисленное множество серых буревестников, предвещающих близость земли. Здесь мы прошли так близко от американского китобойного судна, что смогли поговорить с его командой. Грязное судно и перепачканные китовым жиром матросы выглядели отвратительно. Однако, если вспомнить, каким лишениям и опасностям подвергаются эти несчастные китобои во время своих многолетних плаваний в самых беспокойных местах, если принять во внимание, что они нередко бороздят океан, не видя ни одного кита, жестоко страдают от недостатка здоровой пищи и все же с непоколебимой настойчивостью продолжают промысел, если учесть все это, им нельзя будет отказать в сочувствии и даже в некотором уважении.
Вообще североамериканцы превзошли все другие народы, в том числе и англичан, по части усердия и настойчивости, проявляемых в торговых предприятиях. Их корабли можно встретить на всех морях, даже в наименее посещаемых местах. Североамериканцы повсюду умеют найти источник наживы и не гнушаются самыми маловажными предметами, если из них можно извлечь прибыль. Так, воды, омывающие мыс Горн и расположенные там острова, доставляют им китов и шкуры различных морских животных. На северо-западном побережье Америки они установили тесные связи с туземцами и получают у последних в обмен на разные безделушки прекрасные шкурки морских бобров, которые затем с огромной прибылью продают в Китае. Многие их корабли на островах Южного моря [Тихий океан] грузятся сандаловым деревом, которое также отвозят в Китай, где его весьма ценят. Другие североамериканские суда охотятся за кашалотами ради содержащегося в них спермацета 2. Торговля спермацетом достигает значительных. размеров.
Утром 23 декабря мы увидели в 50 милях от нас высокие зубчатые горные вершины зловещей Земли Штатов [остров Эстадос], покрытые снегами. Благодаря свежему ветру мы вскоре оказались так близко от этого негостеприимного и совершенно заброшенного острова, что смогли его подробно рассмотреть без подзорной трубы. Какой разительный контраст с прекрасной Бразилией! Там природа, казалось, исчерпала все многообразие своей величественной красоты, здесь она сотворила лишь черные, уходящие к облакам скалы, едва поросшие мхом. Солнце так же редко балует этот остров своими лучами, как и расположенную по соседству и не менее отверженную Огненную Землю. К холодам, которые стоят здесь круглый год, присоединяется еще губительная сырость, порождаемая вечным туманом. Поэтому лишь единичные скрюченные деревца произрастают у подножия местных гор, как у нас на Крайнем Севере. Только морские животные,' обладающие холодной кровью, плавают у этих пустынных берегов, над которыми летают морские птицы. Даже насекомые презирают эти места. Но человек, которого можно встретить во всех климатических поясах, проник и сюда вместе со своим верным спутником - собакой.
Однако человек тоже нуждается в солнечном тепле для развития своего организма. Поэтому здесь он не более чем животное. Маленького роста, безобразного телосложения, он имеет грязную темно-красную кожу, черные жесткие всклокоченные волосы и безбородое лицо. Его единственное скудное одеяние составляют шкуры морских животных. Живет он в убогом шалаше, сооруженном из нескольких жердей, покрытых сухой травой, и утоляет свой г,олод сырым, а нередко и полусгнившим мясом убитых или издохших морских животных.
Вследствие своей умственной отсталости обитатели этого острова не сделали никаких других, даже простейших изобретений, которые могли бы защитить их от суровости местного климата или в какой-то мере скрасить их безрадостное существование. Таким образом, холод мешает здесь не только физическому,- но и духовному развитию. А ведь на той же широте, только в Северном полушарии, лежит любезная моему сердцу Эстляндия [Эстония], где жизнь несравненно приятнее, где я увидел свет
и обрел в очаровательном женском существе величайшее счастье своей жизни. Здесь, в гавани дружбы и любви, я надеюсь отдохнуть после перенесенных испытаний, пока не придет время отправиться в последнее плавание - в места, откуда нет возврата.
Горемычные обитатели Огненной Земли часто произносят слово "пешерэ", вследствие чего их так и прозвали.
Значение этого слова до сих пор не удалось установить. Полагают, что их предки бежали сюда, будучи вытеснены из другой, более удобной местности. Здесь они деградировали до животного состояния и ныне не имеют других потребностей, кроме поддержания самым отвратительным образом своего жалкого существования3.
Из-за слабого ветра мы смогли только на следующее утро обогнуть восточную оконечность Земли Штатов, так называемый мыс Джон [Сан-Хуан]. Его географическая долгота, высчитанная при помощи наших хронометров, почти совпала с той, которая была установлена Куком4. Не отдаляясь от земли, я повернул на запад и пошел вдоль южного побережья Земли Штатов, чтобы таким путем как можно скорее достигнуть мыса Горн и обогнуть его, не теряя из виду берегов. Мореплаватели обычно избирают другой путь, направляясь от Земли Штатов к югу до параллели 60° южной широты. Они рассчитывают встретить там меньше противных ветров и благодаря этому скорее попасть в Южное море. Однако опыт научил меня иному. Я заметил, что плавание в обход мыса Горн обычно занимает меньше времени, если держаться поближе к земле, где в летние месяцы дуют восточные ветры, тогда как уже в 40 милях от берега господствует западный ветер.
Миновав Землю Штатов, мы увидели справа от пас Огненную Землю, имевшую столь же зловещий вид. Мы продолжали идти по намеченному курсу, используя умеренный северо-восточный ветер, причем заметили довольно сильное течение, идущее на север.
На следующий день, в полдень, мы увидели в 25 милях от нас высокую крутую гору. Это и был мыс Горн, которого так боятся моряки. Наступивший штиль замедлил наше продвижение. Мы воспользовались им для того, чтобы подстрелить несколько альбатросов. В день рождества мы обогнули мыс Горн без всяких затруднений. В тот же вечер, пройдя рядом с маленькими скалистыми островками Диего-Рамирес, населенными бесчисленным множеством морских птиц, мы оказались наконец в Южном море.
Уже 28 декабря попутный восточный ветер наполнил наши паруса. Мы попытались воспользоваться им для того, чтобы как можно скорее продвинуться на запад, ибо надеялись встретить там ветер, дующий в противоположном направлении, и с его помощью спокойно завершить обход Огненной Земли. Но налетевший с запада шторм не только помешал нашему движению вперед, но еще и отбросил нас на 59,5° [широты]. Здесь мы получили новогодний подарок - свежий южный ветер, который позволил поставить все паруса и понес нас со скоростью 11 миль в час. С его помощью мы к 5 января благополучно обогнули всю Огненную Землю и с раг достью взяли курс на север. У мыса Горн термометр Реомюра в полдень показывал тол'ько 4° тепла [5° Ц]. Резкий переход от гнетущей жары к низким температурам был для нас весьма неприятен. Тем больше мы радовались тому, что отныне с каждым днем становилось все теплее и теплее.
Мои матросы много слышали об ужасных штормах, беспрестанно бушующих у мыса Горн, и о часто случавшихся там кораблекрушениях. Когда мы подходили к этому мысу, один из них даже прочитал товарищам историю злополучного плавания лорда Ансона5. Поэтому не без опасений приближались они к столь ужасному месту и были "весьма удивлены, что нам удалось его спокойно обогнуть. В головах ликующих людей родилась горделивая и поэтичная мысль о том, что русский флаг внушает уважение даже стихии. Эта смелая мысль настолько их вдохновила, что они в конце концов решили отразить ее в пантомиме. Я охотно дал свое согласие, ибо мое собственное настроение в значительной мере зависело от настроения команды.
И вот на шпиле был воздвигнут трон, украшенный множеством разноцветных вымпелов и флажков, который должен был изображать оконечность мыса Горн. На троне с достоинством восседал дотоле неизвестный, порожденный матросской фантазией бог Горн - грозный повелитель морей и ветров этого района. На нем было пурпурное греческое одеяние. Могучей правой рукой бог величественно держал трезубый ухват, а левой - подзорную трубу, при помощи которой высматривал себе жертву на горизонте. Ниспадавшая до колен седая борода, изготовленная из пакли, делала его еще более почтенным. Голову бога вместо короны увенчивало кожаное ведро, которое должно было, по-видимому, символизировать его морское владычество. Перед ним лежала большая раскрытая книга для записи названий проходящих мимо судов, а за ухо было засунуто длинное перо. Оставалось неясным, с какой целью производятся записи, но это нисколько не ослабляло впечатления.
На нижней ступеньке трона стояли два одетых в черное и сильно загримированных толстощеких матроса. Снабженные воздуходувными мехами, они готовы были устроить ураган по первому знаку своего повелителя. Грозный бог, казалось, пребывал в плохом настроении. Но как только появилось трехмачтовое судно, сколоченное из нескольких досок, он сразу повеселел. Команда судна, шедшего под всеми парусами, указывала руками на мыс и была в отличном расположении духа, надеясь благополучно его обогнуть. Тут бог Горн подал роковой знак, и воздуходувные мехи сразу пришли в движение. Хотя судно быстро убрало паруса, его начало со страшной силой швырять из стороиы в сторону. Находясь на краю гибели, команда с мольбою простирала свои руки к богу, и тот смягчился. Он приказал ветрам дуть с меньшей силой, записал название судна в книгу и разрешил ему уйти невредимым.
Вскоре показалось другое судно, на этот раз под русским флатом. Оно изображало наш корабль. Как только бог его увидел, он тотчас сошел со своего трона, снял с головы ведро и склонился в глубоком поклоне в знак уважения к этому флагу. Ветры угомонились, мы поставили все паруса и вскоре исчезли за собственной грот-мачтой. Так закончилось это шуточное представление, заслужившее всеобщие аплодисменты. Двойная порция пунша еще более повысила и без того веселое настроение команды.
Итак, 1824 год начался у нас весело и счастливо. Команда полагала, что, обогнув мыс Горн, мы благополучно завершили самую опасную часть нашего плавания, и потому была полна бодрости и воодушевления. 15 января в отдалении показался остров Св. Марии-.[Санта-Мария], а не следующее утро по двум высоким круглым горам, называемым Тетас-дель-Био-Био (по реке Био-Био, протекающей между ними), мы установили, что находимся вблизи бухты Консепсьон. Мореплаватель по этой паре холмов легко найдет вход в бухту. В ясную погоду они являются лучшим ориентиром.
Свежий южный ветер быстро нес нас навстречу земле, выглядевшей отнюдь не так живописно, как Бразилия. Берега казались вытянутыми в одну почти непрерывную прямую линию, а пологие склоны горного хребта, покрытые скудной растительностью, в это засушливое время года очень напоминали пустыню. В полдень мы обогнули лежащий у входа в залив остров Кикирино [Кирикина] и оказались в большом водном бассейне, гладкая, как зеркало, поверхность которого была усеяна китами, тюленями, дельфинами и водоплавающей птицей. Все эти животные в великом множестве водятся у чилийских берегов. В то же время земля здесь являет мало признаков того, что ее населяет человек, ибо с моря можно лишь кое-где заметить отдельные убогие хижины. Столетиями владея этой плодородной землей, испанцы почти ничего не сделали для ее развития. То же самое можно сказать и про другие испанские владения.
Штиль помешал нам в тот же день подойти к селению Талькагуана [Талькауано], где обычно останавливаются корабли, и вечером нам пришлось бросить якорь в нескольких милях от этого места. В двенадцать часов ночи вахтенный заметил большую лодку, которая осторожно приближалась к нашему кораблю; она остановилась на расстоянии ружейного выстрела. Это скрытное движение в темноте не могло не показаться подозрительным, тем более что данная колония восстала против метрополии и находилась в состоянии войны с нею. Нам по удалось сразу установить, как велика была команда этого судна и чем она била вооружена. На всякий случай мы приготовились к отражению атаки, хотя перевес в этом столкновении был бы явно на нашей стороне.
Я приказал вахтенному окликнуть людей, находящихся в лодке. Тогда через рупор нас спросили сначала по-испански, а затем по-английски, к какой нации мы принадлежим, откуда прибыли и зачем. Им было отвечено, что мы русские и добрые друзья. После этого лодка приблизилась, и офицер, вооруженный саблей и несколькими пистолетами, поднялся к нам на борт. Он так сильно перепугался, увидев нас в полной боевой готовности, что лишился дара речи, и пришел в себя только тогда, когда убедился, что мы действительно русские и не желаем ему зла.
Страх офицера питался слухами о том, что у побережья крейсирует испанский фрегат. Этот "герой" оказался англичанином, находящимся на чилийской службе, первым лейтенантом корвета, несущего брандвахту у селения Талькагуана. Покидая корабль, он попросил, чтобы мы подняли на верхушку фок-мачты зажженный фонарь, что было тотчас исполнено. Свет фонаря должен был известить жителей Талъкагуаны, весьма обеспокоенных нашим появлением, что мы прибыли с мирными намерениями.
На следующее утро, как только рассвело, я послал на берег офицера. Он должен был в надлежащей форме уведомить местного коменданта о нашем прибытии, а также просить разрешения запастись здесь продовольствием и водой, необходимыми для продолжения нашего плавания. Офицер вернулся с известием, что начальник Талькагу-аны, принявший его отличнейшим образом, дал заве,ре-нне, что будет стараться предупреждать все наши желания. Убедившись в том, что нас ждет дружественный прием, я приказал немедленно поднять якорь. Мы воспользовались только что поднявшимся свежим ветром и подошли к Талькагуане на расстояние ружейного выстрела. Здесь мы снова встали на якорь на глубине в пять с половиной саженей. За пятьдесят дней, потраченных нами на переход из Рио-Жанейро, на судне не было замечено никаких, даже самых легких, заболеваний.
Кроме нашего судна и упомянутого выше корвета, которым командовал капитан Симеон, по национальности англичанин, в гавани стояли три купеческих корабля под чилийским флагом и три английских китобойца. После обеда я съехал на берег и нанес визит коменданту. Этот пожилой человек, по своим убеждениям рьяный республиканец, принял меня самым дружеским образом, но по всем правилам испанского этикета. Он сказал мне, что президент республики Фрейре7 в настоящее время находится в городе Консепсьон, причем дал понять, что ждет от него указаний, как далеко следует заходить, оказывая нам услуги. Ввиду этого я решил на другой же день отправиться в Консепсьон, чтобы повидать президента и выхлопотать у него соответствующее предписание.
Здесь я позволю себе прервать рассказ о наших приключениях, чтобы немного ознакомить с данной страной тех читателей, которые еще ничего о ней не знают.
Плодородная страна Чили - это узкая и длинная полоса прибрежной земли, омываемая с запада водами Великого океана, столь ошибочно названного Тихим. На севере она отделена от Перу пустыней Атакаму [Атакама]. На востоке ее естественную границу составляют высокие, покрытые вечными снегами и изобилующие огнедышащими вулканами Кордильеры или Анды, за которыми лежит Буэнос-Айрес8. На юге территория Чили простирается, пожалуй, самое большее до Магелланова пролива. Правда, она предъявляет свои права и на Огненную Землю. Но последняя ей вовсе не нужна, и туда крайне редко попадает хотя бы один чилиец.
Подлинным первооткрывателем Чили можно считать испанца Вальдивию9. Именно он основал здесь в 1541 г. первое испанское поселение, нынешнюю столицу Сант-Яго [Сантьяго], а затем и Консепсьон. Долгое время испанцы вели беспрерывную войну с, коренными жителями этой страны, называемыми арауканами. Эти сильные, ловкие и предприимчивые люди отступили в горы, где они были непобедимы, и оттуда то и дело совершали нападения на чужеземных пришельцев. Испанцам в^ конце концов пришлось признать независимость арауканов, которую те успешно отстаивали до сего дня. Они все еще придерживаются в горах своего прежнего кочевого образа жизни и остаются верны религии и обычаям предков. К несчастью для испанцев, арауканы добыли у них лошадей и овладели искусством верховой езды. Это сделало их опасными соседями, так как верхом они стали совершать свои разбойничьи набеги с такой быстротой, которая почти всегда обеспечивает им успех. Лишь весьма немногие арауканы поселились в долинах, расположенных у подножия гор, и приняли христианскую веру, сохранив, однако, при этом свою свободу.
Низший класс нынешних обитателей Чили, если не считать оттесненных в горы арауканов, состоит из смешанной расы, происшедшей от браков испанцев с ара-уканками. Эти люди хорошо сложены и имеют очень смуглые лица, но на их щеках явственно проступает живой румянец. Все мужчины - хорошие наездники и с удивительным искусством ловят животных при помощи лассо.
Высшие классы сохранили в чистоте свою испанскую кровь. Люди этого круга превосходно сложены, причем женщины, среди которых попадаются поразительные красавицы, почти все по крайней мере хороши собой. Лапе-руз10 застал их еще одетыми по старинке. Теперь же они со вкусом следуют французской моде, которая проникает к ним через Перу. Они умеют быть очень любезными в обществе, хотя им и недостает той европейской светскости, какой отличаются дамы в Рио-Жанейро.
По климату Чили напоминает Среднюю Францию. Поэтому все возделываемые там растения дают обильные урожаи и на весьма плодородной почве Чили. Из многочисленных видов местных животных наиболее распространены дикие козы, которых нередко приручают. Особенно богато Чили прекрасными птицами. В воздухе проносятся целые вереницы попугаев, а над цветами вьются колибри. Вокруг порхает масса разноцветных бабочек, и огоньки светлячков вспыхивают в ночи. В то же время здесь вовсе нет ядовитых насекомых и змей.
Эта прекрасная страна долгое время находилась в запущенном состоянии. Испанская подозрительность не допускала никакой торговли с другими государствами, а инквизиция, действовавшая и в этих краях, неустанно заботилась о поддержании духовного гнета. Да и большая леность местных жителей была причиной того, что плодородная земля использовалась столь недостаточно. Однако теперь, когда чилийцы сбросили иго, препятствовавшее развитию промышленности, и разорвали цепи инквизиции, сковывавшие их умы, они начали стыдиться своей культурной отсталости по сравнению с цивилизованными государствами. А раз у них появилось подобное чувство, они скоро добьются прогресса.
Своей независимостью чилийцы больше всего обязаны известному генералу Мартинуи. В 1817 г. он во главе армии совершил из Буэнос-Айреса знаменитый переход через Анды, напал на испанцев, одержал над ними полную победу и тем самым заложил фундамент освобождения Чили. В настоящее время эта страна управляется конгрессом, состоящим из уполномоченных от всех провинций. Во главе конгресса стоит генерал Фрейре.
Благодаря безопасной и удобной гавани, здоровому климату и обилию продовольствия бухта Консепсьон, с точки зрения мореплавателей, является одной из лучших во всем мире. Она предназначена самой природой служить средоточием чилийской торговли и, безусловно, затмит в ближайшее время нынешнее складочное место всей страны - Вальпаресо [Вальпараисо], имеющее пе-жадежный рейд, на котором потерпело крушение мно-йкество судов. Фрейре уже решил основать адмиралтей-' тво вблизи Талькагуаны и принять все меры к тому, |чтобы максимально заселить прилегающий район. Селе-" ие Талькагуана, в котором насчитывается примерно пятьдесят убогих домов, и другое, еще более маленькое, называемое Пенку, сделались единственными населенными пунктами на берегах этой бухты после того, как старый город Консепсьон был в 1751 г. разрушен одним из часто случающихся здесь землетрясений. Новый город того же названия был впоследствии построен подальше от моря, на берегу прекрасной реки Био-Био, в семи милях от Талькагуаны.
Рано утром 18 января я отправился вместе с доктором Эшшольцем в Талькагуану, где были уже приготовлены верховые лошади, которые должны были доставить нас в Консепсьон. Здесь нет никаких экипажей, так что даже дамы вынуждены путешествовать верхом, как в рыцарские времена. Только отправляясь в роскошных туалетах на бал, они используют большие тяжелые телеги, запряженные волами. Я описал эти телеги в книге, рассказывающей о моем предыдущем плавании.
На берегу нас ожидало множество людей, привлеченных любопытством, ибо русский флаг развевался в этих местах всего лишь во второй раз со дня сотворения мира. Поскольку стало известно, что судном командует тот самый капитан, который был здесь восемь лет назад, причем устроил бал, оставивший самые приятные воспоминания, на берег поспешили явиться некоторые из моих тогдашних гостей, желавшие вновь меня увидеть. Не имея возможности отклонить их дружеские и настойчивые приглашения, я нанес им визиты еще до поездки в Консепсьон.
Меня принимали с большой сердечностью и старались угостить наилучшим образом. И все же в столь богатых прежде домах я заметил признаки обнищания. Так, многочисленная серебряная посуда, которая восемь лет назад имелась даже у бедных жителей, теперь совершенно исчезла, ее заменил грубый фаянс. Мои хозяева горько жаловались на войну, которая бушевала здесь во всей своей отвратительной жестокости, совершенно разорив богатейшие семьи. Многие из последних покинули Талькагуану и переселились в Лиму, где в то время было спокойнее.
Покончив с визитами, мы сели на резвых коней и поскакали по дороге, ведущей в Консепсьон. На этой дороге, прежде столь привлекательной, на каждом шагу виднелись разрушения, причиненные войной. Спаленные деревни, невозделанные поля, вырубленные живые изгороди, состоявшие из плодовых деревьев, множество нищих - таковы были печальные следы происходившей здесь трагедии. Нам бросилось в глаза и то, что исчезли многочисленные стада крупного рогатого скота и отары овец, некогда украшавшие окрестные пастбища. Только мудрое и энергичное правительство сможет побороть всеобщую нищету и вернуть стране ее прежнее благосостояние. Вот какой дорогой ценой заплатили чилийцы за свою независимость! Поэтому пройдет немало лет, прежде чем они смогут насладиться ее плодами.
В течение двух часов мы получали все новую и новую пищу для подобных- размышлений и потому обрадовались, когда подъехали к городу, где надеялись увидеть более веселые картины. Однако мы обманулись в своих ожиданиях, ибо город был тоже разрушен. Его большая часть лежала в развалинах, пустынная и заброшенная. А в уцелевших домах жили не полезные граждане, то есть предприимчивые купцы или трудолюбивые ремесленники, а солдаты. Первые, за небольшим исключением покинули Консепсьон и переселились в Мексику и Перу, где в то время еще царило спокойствие.
Но не только революционная война повинна в опустошении этого несчастного города: всего лишь год назад большая толпа диких арауканов12, воспользовавшись отсутствием чилийских войск, занятых в другом месте, совершила на город ночное нападение. Оно было настолько внезапным, что горожане, захваченные врасплох, не смогли оказать серьезного сопротивления. Хорошо понимая, что ей не удастся здесь долго удержаться, дикая орда тотчас принялась за грабежи, сопровождая их убийствами и поджогами, а затем удалилась с богатой добычей.
По словам здешних офицеров, арауканы, часто совершающие такие разбойничьи набеги, очень воинственный народ. Они имеют хороших коней и вооружены луками, стрелами и копьями. Арауканы атакуют густыми толпами, испуская дикие крики, и притом с такой стремительностью и неистовством, что даже регулярным войскам бывает нелегко выдержать их первый натиск. Но если удается его отразить, они уже через несколько мгновений рассыпаются в разные стороны и обращаются в бегство. Во время преследования арауканы с поразительной ловкостью уклоняются от пуль и сабельных ударов, быстро свешиваясь то на один, то на другой бок своей лошади, несущейся полным галопом, а порой даже повисают под ее брюхом. Они настолько любят свободу, что предпочитают смерть плену и, если нет возможности спастись бегством, сражаются до последнего вздоха.
В Рио-Жанейро меня снабдили рекомендательным письмом на имя некогда очень богатого и все еще состоятельного консепсьонского купца Мендибуру, которого я тотчас разыскал. Этот маленький пожилой человек принял меня весьма радушно. Я остановился в его доме, в том самом здании, которое восемь лет назад, когда мне пришлось побывать в Консепсьоне, тогдашний губернатор отвел под мою резиденцию 13. Дело в том, что тогда существовали недовольные, называвшие себя патриотами и преследовавшиеся властями. Мендибуру принадлежал к их числу, вынужден был скрываться, и его дом достался правительству, которое владело им вплоть до своего падения.
Наш услужливый хозяин оказался нам полезным во многих отношениях. После того как мы немного привели себя в порядок, он проводил нас к президенту Фрей-ре. Последний принял нас в парадном генеральском мундире в строгом соответствии с правилами этикета. Он был с нами любезен, но в его поведении угадывалось недоверие. Позднее нам стала ясна причина этой настороженности: некоторые чилийцы, осведомленные о характере наших взаимоотношений с Испанией, вообразили, как это ни смешно, будто Россия имеет виды на Чили, и усмотрели в нашем пребывании здесь некую тайную цель.
Фрейре, отличившийся как искусный и храбрый генерал, оказался статным сорокапятилетним мужчиной приятной наружности. Он родился в Талькагуане в очень бедной семье и не получил хорошего воспитания. Фрейре тем более достоин уважения, что обязан своим возвышением только самому себе.
После довольно бессодержательного разговора, заключавшегося в обмене любезностями, я обратился к'президенту с просьбой разрешить нашему натуралисту и нашему минералогу совершить путешествие в Кордильеры. Фрейре ответил вежливым, но решительным отказом, сославшись на то, что сейчас идет война с горцами. Позднее я узнал от Мендибуру, что это был всего лишь предлог, ибо президенту уже удалось заключить с араукана-ми договор о мире и дружбе. Маленького военного прикрытия было бы вполне достаточно, чтобы оградить путешественников от всех неприятностей. Значит, все дело было в трусости еще не окрепшего правительства, которое испытывает недоверие ко всем иностранцам и придерживается старого испанского правила - не допускать их во внутренние районы страны. Указанное правило соблюдается особенно строго в связи с тем, что недавно в горах были найдены месторождения золота и серебра. Этот факт сохраняется пока в секрете из опасения, что какая-нибудь иностранная держава позарится на вновь открытые богатства.
Запрещение производить изыскания в Кордильерах наносит большой ущерб естественным наукам, которые могли бы извлечь много интересного из знакомства с этим районом. Все, что я смог выхлопотать у президента для наших ученых, свелось к разрешению осмотреть окрестности Талькагуаны и побережье бухты Консепсьон. Был выписан соответствующий пропуск и выделен унтер-офицер, который должен был служить проводником. Вероятно, ему было также поручено слеTтъ за тем, чтобы путешественники не забирались дальше, чем им было резрешено.
Сопровождаемые потоком любезностей и обещаниями сделать наше пребывание здесь как можно более приятным, мы покинули президента и закончили день в обществе гостеприимного Мендибуру. На следующее утро мы поскакали с ним обратно в Талькагуану. Здесь Мендибуру вновь проявил свою услужливость, предоставив нам для астрономических наблюдений большой, принадлежащий ему дом, в котором некогда останавливался Лаперуз. Я тотчас переехал в наше новое жилище, и мы принялись за дело, распределив свое время между руководством ремонтными работами на судне и научными наблюдениями. Что же касается часов отдыха, то мы проводили их очень приятно благодаря гостеприимству таль-кагуанцев.
Вскоре городок наполнился воинственной суматохой, так как в него вступил гренадерский полк, прибывший из Консепсьона. Он маршировал под барабанный бой и звуки прекрасного оркестра. Солдаты были обмундированы на французский лад, прочно и опрятно. Их ружья находились в отличном состоянии.
Проявив чудеса усердия, Фрейре сделал все возможное для того, чтобы республика получила достойную уважения армию. Но ему будет бесконечно трудно поддерживать надлежащую дисциплину в этом войске, навербованном из авантюристов различных наций, особенно потому, что не всегда хватает денег для уплаты жалованья в установленные сроки, вследствие чего возникает недовольство. Даже офицеры в большинстве своем состоят из иностранцев, притом, как правило, невероятно невежественных и бестолковых. Конечно, такое войско лишено патриотизма; ему чужд благородный энтузиазм, который является вернейшим залогом победы. Чилийский солдат, подобно разбойнику, сражается только ради .добычи, которую надеется захватить. Алчность до тех пор будет лежать в основе его храбрости, пока население не увеличится настолько, что можно будет создать национальную 'МИЛИЦИЮ.
Несколько полков было переправлено на остров Ки-кирино - вероятно, для того, чтобы затруднить дезертирство. Там они стояли лагерем и производили маневры. Все эти силы общей численностью в три тысячи человек должны были под командованием самого президента атаковать остров Чилоэ - единственный пункт, который еще удерживался здесь испанцами. Войска ожидали лишь прибытия необходимых десантных судов из Валь-паресо.
20 января в городе Консепсьон под гром артиллерийского салюта и со многими церемониями была провозглашена подписанная Фрейре конституция, которую зачитали в нескольких местах. Часть жителей восприняла этот документ с энтузиазмом, но большинству он не понравился. Такая же картина наблюдалась в Талькагуа-не, причем различные мнения высказывались здесь громко и откровенно. В местном обществе новая конституция сделалась главной темой разговоров, нередко вызывая бурные споры. Находясь на низкой ступени просвещения, чилийцы часто предъявляют законодателям, самые удивительные требования. Каждый хотел бы, чтобы были учтены его собственные запутанные взгляды, каждый .ищет в законе наибольшую для себя выгоду, не заботясь о том, как это отразится на всеобщем благе. Нигде дамы не заражены так политиканством, как здесь. Они высказывают свои суждения с величайшей решительностью и безапелляционностью. И все же их взгляды, как правило, выгодно отличаются от воззрений мужчин.
Не вдаваясь в дальнейший разбор новой чилийской конституции, замечу лишь, что по крайней мере одно из ее положений, несомненно, принесет большой вред государству. Оно предусматривает запрещение любых других публичных богослужений, кроме католических, дозволяет только католикам занимать гражданские должности (к армии по необходимости не столь строги) и даже запрещает быть ремесленниками всем тем, кто не принадлежит к католической церкви. Если преимущества всеобщей терпимости очевидны даже в наиболее процветающих государствах, то тем более желательной она должна быть в этой слабо заселенной стране, столь намного отставшей в промышленном и культурном отношении.
Наш корабль часто посещали дамы и мужчины. Однажды к нам приехал с визитом арауканский вождь, находившийся в дружбе с чилийцами; его сопровождала дочь, а такж'е небольшая свита. Был подан завтрак, во время которого арауканы, отвергнув с презрением вилки и ножи, усиленно работали пальцами. После трапезы гостям были преподнесены маленькие подарки, которые им очень понравились. Сверх того вождь выпросил для себя пиастр, а его дочь - зеркало, ибо женственность проявляется одинаково у всех народов, в том числе и у диких. С удовольствием рассмотрев себя в зеркало, дочь вождя передала его своим соотечественникам, и, сокровище начало переходить иа рук в руки. Все без исключения остались довольны своими лицами, хотя, если исходить из наших понятий о красоте, у них не было, на то никаких оснований.
Арауканы среднего роста, плотного телосложения и имеют темную кожу. Их гладкие черные волосы свободно свисают до плеч, а маленькие, по-китайски вытянутые глаза и сильно развитые скулы, по-видимому, указывают на их азиатское происхождение 14. У араукан приветливое, бойкое и довольно осмысаенное выражение, лица. Их одежда очень проста и состоит лишь из куска шерстяной материи собственного изготовления, украшенной продольными пестрыми полосами. Это продолговатый четырехугольник с отверстием посередине, куда просовывается голова; длинные стороны одеяния свисают спереди и сзади вплоть до колен, а более короткие опускаются слева и справа немного ниже плеч; в остальном же тело остается обнаженным. Чилийцы испанского происхождения называют подобную одежду пончо и используют ее зимой в качестве верхнего платья. У простонародья пончо составляет повседневное, а порой и единственное одеяние.
Офицеры расположенного здесь полка были настолько внимательны, что устроили в нашу честь бал, который, конечно, не мог быть очень блистательным в этом бедном селении. Тем не менее мои молодые офицеры были вполне удовлетворены, ибо среди присутствовавших дам оказалось много красивых и любезных танцорок. Здесь еще сохранился старинный обычай открывать бал менуэтом, который чилийцы танцуют удивительно хорошо. Кроме танцев, принятых у нас, здесь распространена еще разновидность фанданго, позволяющая во всем блеске показать прелести изящной фигуры. Этот танец, изобилующий живописными позами и телодвижениями, одновременно танцуют только два человека; он удается чилийцам превосходно. Фанданго исполняется под аккомпанемент гитары, а также нежных песен, содержание которых танцующие передают мимически.
Не желая оставаться в долгу, мы решили устроить бал у себя на корабле и пригласить, на него знакомых нам талькагуанцев и несколько человек из Консепсьона. Мои офицеры задались целью превзойти чилийских коллег как по элегантности помещения, так и по части угощения, что им отлично удалось. Я оставался на берегу во время этих приготовлений и, прибыв на корабль в час, назначенный для съезда гостей, сам был немало удивлен происшедшими здесь переменами.
Верхняя палуба была превращена в большой ярко освещенный зал. Вдоль "стен" стояли прекрасные миртовые деревья, увитые пышными гирляндами великолепных цветов. Упоительный аромат струился также из больших цветочных корзин, а в глубине зала, напротив входа были установлены остроумные транспаранты18. В нарядно прибранных каютах были оборудованы буфеты. Раздавались звуки невидимого оркестра,, отделенного легким занавесом от танцевального зала.
Вскоре празднично украшенное помещение, наполнилось оживленными гостями. В восхитительном танце запорхали по залу грациозные красавицы; казалось, что красота и любовь безраздельно господствуют в этом жизнерадостном кругу. Вдруг произошло всеобщее замешательство, причем дамы в особенности пришли в панический ужас. Оказалось, что беспокойные головы, а может быть, шутники распространили слух, будто мы собираемся тайком поднять якорь и уплыть с очаровательной добычей. Благодаря усилиям моего друга Мендибуру удалось рассеять эти смехотворные опасения и восстановить спокойствие и доверие. Ничем не омрачавшееся более веселье царило отныне и в задорных танцах, и у пиршественных столов, пока не наступило утро и солнце не поднялось высоко над горизонтом. Только тогда - ибо все прекрасное на свете имеет конец - окончился и этот бал, оставивший как у многих наших гостей, так и у молодых хозяев самые приятные воспоминания.
Вскоре после этого чудесная погода побудила нас совершить увеселительную поездку на противоположный берег бухты, где нам хотелось осмотреть развалины прежнего Консепсьона. В этой экскурсии меня сопровождали Мендибуру, представлявший, местное общество, а также все наши ученые и-те офицеры, которые были свободны от службы. Совсем рано, прекрасным утром, мы отправились в путь на трех больших шлюпках и через два часа высадились на берег возле селения Пенку. Это селение построено на развалинах исчезнувшего города Консепсьон, подобно тому" как Портичи воздвигнуто иа развалинах Геркуланума16. Местные жители весело и безмятежно живут на земле, в которой заживо погребены их предки, нисколько не тревожась по поводу того, что их самих может постигнуть такая же участь.
Примерно пятнадцать домиков рассеяно по прелестной долине, через которую, журча, струится небольшая речка Св. Петра [Сан-Педро]. Природа кажется здесь более пышной и изобильной, чем в окрестностях Талькагуаны. Горы, окаймляющие эту долину, постепенно поднимаются лишь до умеренной высоты, радуя глаз переливчатой зеленью разнообразных кустарников, покрывающих их склоны. Пока мы охотились за различными птицами и насекомыми для пополнения наших естественнонаучных коллекций, матросы закинули большую сеть и убедились -в том, что бухта изобилует всевозможными рыбами и моллюсками. Последние составляют главную пищу беднейшей части населения.
Местность, в которой мы находились, считается одной Щ из наиболее очаровательных на всем 'побережье бухты; во всяком случае, она намного красивее окрестностей Талькагуаны. О развалинах старого города мало что можно рассказать, ибо земля разверзлась в виде огромной глубокой пропасти и бесследно поглотила большую его часть. Затем земля снова сомкнулась, так что теперь об ужасной катастрофе напоминают лишь отдельные обломки домов, встречающиеся кое-где в этой живописной долине.
Обитатели Талькагуаны и Консепсьона совершают паломничество в Пенку, чтобы осмотреть как особую достопримечательность водяную мельницу, построенную здесь иностранцем. Мы нашли ее в столь плохом состоянни, что на ней нельзя было уже молоть зерно. Владелец мельницы жаловался, что не смог найти человека, способного ее починить. Вся мука приготовляется здесь еще по старинке: зерно толкут и растирают в каменных горшках пестами, изготовленными из твердых пород дерева. Отсюда можно заключить, как сильно еще отстают чилийцы в промышленном отношении.
Работы на судне успешно подвигались вперед. Уже недалек был день нашего отплытия из Чили, когда дружественное внимание местных жителей, которым мы были окружены до сих пор, начало сменяться все большей сдержанностью и недоверием. Против нас плелись тайные интриги, и даже само правительство было склонно применить против нас насилие, хотя и воздерживалось пока от прямой враждебности. Легко возбудимых и поверхностно мыслящих чилийцев насторожили прежде всего усы одного из моих спутников. Единственно по этим усам его приняли за замаскированного испанца, включенного в состав нашей экспедиции с заданием сеять здесь беспорядки и вести агитацию в пользу враждебного правительства. Возможно, были пущены в ход и другие измышления. Но нам они остались неизвестными, как ее узнали мы и того, что же в действительности против нас замышлялось.
Когда судно было уже готово к отплытию и мы решили через несколько дней покинуть Талькагуану, я отправился в Консепсьон, чтобы попрощаться с президентом Фрейре, Большая часть пути уже осталась позади, когда я, едучи на резвом коне, немного обогнал своих спутников и остановился на пригорке, чтобы полюбоваться окрестностями. Вдруг я увидел хорошо одетого молодого человека, скачущего из города во весь опор. Поравнявшись со мной, он остановился, несколько мгновений внимательно ко мне приглядывался, а затем спросил, не капитан ли я русского фрегата. Услышав утвердительный ответ и убедившись в том, что за нами никто не наблюдает, он сказал следующее:
- Да будет вам известно, что в этой стране имеются две партии, одна из которых относится к вам благожелательно, а другая замышляет недоброе. Послезавтра офицеры полка, расположенного в Талькагуане, собираются дать в вашу честь прощальный бал. Они затевают его для того, чтобы захватить присутствующих на нем русских офицеров. Я спешил в Талькагуану, чтобы вам об этом сообщить'. Будьте настороже!
Произнеся эти слова, он съехал с дороги и скрылся в кустарнике.
Вскоре меня догнали мои спутники, среди которых был Мендибуру. Я отозвал его в сторону и рассказал о только что услышанном. Этот добропорядочный и отзывчивый человек побледнел от удивления и негодования, но после некоторого размышления заверил меня в том, что подобной вещи не может произойти и что предостерегший меня незнакомец явно ошибался. Тем не менее мы оба решили немедленно по прибытии в Консепсьон сообщить об этом происшествии президенту.
Фрейре принял меня очень любезно и с такой категоричностью назвал замысел, приписываемый его офицерам, продуктом фантазии моего информатора, что я ему поверил и больше об этом не вспоминал. Ведь на нашем балу мы и сами имели возможность убедиться в том, с какой легкостью распространяются здесь самые беспочвенные и нелепые слухи.
Простившись с президентом, я провел оставшуюся часть дня и ночь в доме Мендибуру. Когда я уже собирался ложиться спать, в дверь тихо постучали. Я отворил, и в комнату боязливо вошел слуга Мендибуру. Этот человек, оказавшийся испанцем, рассказал мне, что служил матросом на фрегате, захваченном чилийцами. Его нынешний хозяин взял его, военнопленного, к себе в услужение, дав за него поручительство. Настоятельно попросив его не выдавать, слуга предупредил меня о том же, о чем я уже слышал. К своему предостережению он присовокупил несколько проклятий по адресу чилийцев и их правительства, которое он назвал шайкой разбойников.
Это повторное предупреждение было слишком поразительным, чтобы можно было им пренебречь. Я тщательно взвесил все обстоятельства и, хотя мне осталось непонятным, с какой целью чилийцы могли это затевать, все же решил принять надлежащие меры предосторожности. Проведя ночь без сна, я рано утром попрощался с моим милым хозяином, чтобы поскорее вернуться в Талькагуану. Я не смог рассказать Мендибуру о вновь возникших у меня опасениях, так как обещал слуге сохранить в тайне сделанное им сообщение.
Прибыв в Талькагуану, я нашел пригласительные билеты на завтрашний бал, присланные для меня и для всех моих офицеров. Таким образом, полученные мной сведения уже частично подтвердились. Чтобы не показаться трусом, я принял это приглашение, но отправился на бал лишь с некоторыми офицерами. Прочие же оставались на судне, поставленном так, чтобы было удобно обстреливать картечью дйм, в котором должен был состояться бал, а также держать под огнем окружающую местность. Судьба Талькагуаны оказалась в наших руках, ибо нам, нечего было опасаться ни брандвахты, ни береговой батареи. В самом деле, брандвахта находилась в таком состоянии, что принуждена была бы спустить флаг после первого же нашего выстрела, а батарея насчитывала лишь шесть совершенно непригодных пушек, покоящихся на развалившихся лафетах. Мы свернули, кроме того, пашу обсерваторию, находившуюся на суше, и перевезли все вещи на корабль.
Наши боевые приготовления, по-видимому, не остались незамеченными. Бал прошел спокойно, но бросалось в глаза, что на нем присутствовали лишь немногие из устроивших его офицеров. К тому же вместо всеобщего веселья, оживлявшего предыдущие балы, на сей раз ощущалась большая напряженность, и общество разошлось в необычно ранний час.
На рассвете мы подняли якоря, чтобы продолжить наше путешествие. Когда мы уже поставили паруса, к нам на борт прибыл мой верный друг Мендибуру. Он совершил ночное путешествие из Консепсьона, чтобы успеть сообщить нам о том, что у входа в бухту, возле острова Кикирино, стоят на якорях чилийские фрегат и корвет, которые прибыли два дня назад из Вальпаресо, чтобы перевезти войска на Чилоэ; эти корабли получили приказ воспрепятствовать нашему выходу из бухты. Меп-дибуру не знал, чем руководствовалось его правительство, решившись на этот насильственный шаг, которым он весьма возмущался. Впрочем, он полагал, что эти суда не могут идти ни в какое сравнение с нашим, ибо находятся отнюдь не в лучшем состоянии. Мендибуру покинул нас тогда, когда мы уже шли^под всеми парусами; я сердечно поблагодарил его за участие и обнял на прощание.
Простившись с Мендибуру, я тотчас приказал зарядить пушки боевыми снарядами и произвести все другие приготовления, чтобы' в случае необходимости с боем проложить себе дорогу. Свежий попутный ветер нес нас так быстро, что уже через час мы увидели оба вышеупомянутых судна, которые стояли на якорях возле острова Кикирино. Когда мы приблизились, на фрегате прозвучал пушечный выстрел. По этому сигналу оба судна поставили паруса и двинулись нам наперерез. Не сомневаясь больше в их враждебных намерениях, я приказал убавить некоторые паруса, чтобы было легче управлять судном во время ожидаемого нападения. Были зажжены фитили, и каждый находился на своем посту. Но чилийский фрегат, который плохо поддавался управлению, зашел слишком далеко под ветер и потому не смог подойти к нам одновременно с корветом, который старался преградить нам путь. Вскоре последний оказался от нас на расстоянии пушечного выстрела. На нем ясно увидели, что мы полностью готовы к отражению атаки, и потому сочли за лучшее спокойно пройти мимо в непосредственной близости от нас, прокричав только в рупор что-то непонятное. Следуя противоположным курсом, мы скоро очутились далеко от корвета, как вдруг заметили, что фрегат повернул и пошел прямо на нас. Но поскольку наш корабль уже намного опередил его, ничто не мешало нам теперь выйти из бухты. Поэтому мы не стали" ждать нападения, вновь поставили все паруса и скоро скрылись у чилийцев из виду.
Таким образом, нам удалось избежать всех покушений на нашу свободу. Они объяснялись, по-видимому, желанием использовать наш корабль для перевозки войск на Чилоэ. Оба английских китобойных судна, стоявших в гавани Талькагуаны, были реквизированы как раз с этой целью против воли их капитанов.
Привожу результаты наших наблюдений, произведенных на суше:
Широта места, где стоит дом Мендибуру
в Талькагуане ........... 36°42Ч5" южная
Долгота того же места ......... 73°8'20" западная
Склонение магнитной стрелки ...... 14°00'00" восточное
Наклонение ее . . . .... . . . . . . 80°4'
Морские приливы и отливы здесь совершенно незаметны.
В течение всей нашей стоянки термометр показывал от 15 до 17° тепла по Реомюру [18,75-21,25°Ц].
Источник: Коцебу О. Е. Новое путешествие вокруг света в 1823—1826 гг. М. «Наука», 1981 г.
Источник: http://www.ivki.ru/kapustin/journal/kocebu.htm |
