НОВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА В 1823-1826 гг. ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 7.
ОСТРОВА НАВИГАТОРОВ
Покинув Таити, я отправился к открытой мной раньше цепи островов Радак, где собирался провести несколько дней. По пути я решил посетить острова Навигаторов [Самоа]. Это, вероятно, те самые острова, которые Рогге-вен обнаружил еще в 1721 г. и назвал островами Баумана '. Однако в 1766 г. Бугенвиль приписал честь их открытия себе и дал им их нынешнее название, поскольку местные жители имели хорошие суда, которыми весьма искусно .управляли. Ни Роггевен, ни Бугенвиль не указали точного местоположения островов Навигаторов. Несчастный Лаперуз, который первым после них посетил эту группу, произвел опись лишь северной ее части. С тех пор об этих островах ничего не сообщалось, ибо англичанин Эдварде, побывавший здесь позже, не опубликовал записок о своем путешествии. Это и побудило меня взять на себя труд по обследованию их южной части, чтобы тем самым завершить съемку всего архипелага. Сперва я направился вдоль островов Общества, лежащих с подветренной стороны от Таити, ибо желал уточнить их долготы, но в дальнейшем тщательно избегал курсов, которыми шли известные мне мореплаватели. На рассвете 25 марта мы увидели на севере остров Руа-гейн [Хуахине-Ити], а'на северо-западе - остров Улиетеа [Раиатеа]. .Когда самая западная оконечность Улиетеа находилась от нас строго на север, мы при помощи хронометров определили ее долготу, которая оказалась равна 151°26'30" зап. Данная долгота почти совпадает с той, которая обозначена на картах. Зато на них довольно неточно указана долгота острова Маурура [Маупити]. По нашим наблюдениям, центральная точка этого острова находится под 152°10/40" западной долготы. Уже к вечеру мы оставили позади все острова Общества и продолжали плыть на запад. На следующее утро ясная погода позволила нам произвести точные астрономические наблюдения. Вскоре мы увидели землю. Это были опять низменные коралловые острова, покрытые густым кустарником и связанные между собой рифами. Как обычно, посреди этой группы находилась лагуна. Что касается-деревьев, то на всех этих островах мы видели лишь одну-единственную кокосовую пальму, поднимавшуюся над низким кустарником. Когда мы подошли ближе, нас окружили большие стаи морских птиц, единственные обитатели этой островной группы, протянувшейся с севера на юг на три, а в ширину - лишь на две с, половиной мили. Незадолго перед тем проведенные полуденные наблюдения позволили установить, что данная группа расположена под 15048'7" южной широты. Ее долгота равна 154°30'00" зап. Поскольку до нас никто не видел этих островов, мы присвоили им имя нашего заслуженного мореплавателя Беллинсгаузена [Моту-Оне]. Ночью бушевал шторм. К утру погода разгулялась, по на сердце у нас не полегчало, ибо мы потеряли еще одного члена нашей маленькой плавучей колонии; вследствие постоянной жары и влажности воздуха один из матросов заболел дизентерией и умер, несмотря на все усилия нашего искусного доктора. Таитяне в том году тоже очень страдали от подобных болезней и, лишенные медицинской помощи, часто умирали. Миссионеры, которые стремятся овладеть только человеческими душами, пренебрегают здоровьем человеческих тел. Частое появление больших стай морских птиц свидетельствовало о том, что мы неоднократно проходили вблизи от еще неизвестных низменных островов. Но поскольку такие острова можно заметить с верхушки мачты самое большее на расстоянии 15-16 миль, нам не удалось их обнаружить. Наконец 2 апреля мы снова увидели землю. Это был маленький необитаемый островок, немного более высокий, чем коралловые острова. Он расположен под 168°6'00" западной долготы и 14°32'39" южной широты. Считая этот остров новым открытием, я присвоил ему имя Кордюкова, моего старшего офицера. Однако по возвращении на родину я узнал, что сей остров был открыт еще в 1819 г. капитаном Фрейсине2, когда тот шел от Сандвичевых [Гавайских] островов к Новой Голландии [Австралии]. Положение острова, указанное данным мореплавателем, полностью совпадает с результатами моих наблюдений. Все дело в том, что ко времени нашего отплытия из Европы описание путешествия Фрейсине еще не было опубликовано. В ту же ночь мы увидели при лунном свете самый восточный из островов Навигаторов - похожий на высокую круглую гору остров Опоун [Тау]. Западнее, недалеко друг от друга, лежат два маленьких острова - Лео-нэ [Олосега] и Фанфуэ [Офу]. Затем следует остров Маоуна [Тутуила], возле северо-восточной оконечности которого расположен еще один небольшой островок. В 45 милях дальше лежит остров Олаява [Уполу], а в десяти с половиной милях от последнего-Пола [Савайи], самый западный и в то же время самый большой и возвышенный из островов Навигаторов. Между ними находятся еще несколько маленьких островов, о которых я при случае упомяну. Острова Навигаторов в высшей степени плодородны и необычайно густо населены. Олаява своей красотой превосходит все - другие острова, какие я когда-либо видел, не исключая даже Таити. Остров Пола имеет величественный вид. Он представляет собой высокую гору с закругленной вершиной, которая удивительно похожа на гору Моу-на-роа [Мауна-Лоа] на острове Овахи [Гавайи], хотя и несколько уступает последней в высоте. Однако с Пиком острова Тенпериффа [Тенерифе] Пола вполне может поспорить 3. Мы не смогли найти надежную гавань. Она, возможно, имеется только на острове Маоуна. Во всяком случае, на его северо-восточной оконечности, как раз напротив уже упоминавшегося выше островка, есть бухта, глубоко врезающаяся в сушу, однако открытая с моря. Острова Южного моря, как правило, окружены коралловыми рифами, образующими удобные гавани. Поэтому странно, что кораллы, эти трудолюбивые .существа, не построили таких рифов вокруг островов Навигаторов. Жители этих островов, особенно Маоуны, еще находятся на значительно более низкой ступени развития, чем та, которой достигли таитяне ко времени открытия их Уоллисом. Маоунцы, пожалуй, являются самым жестоким и диким народом среди островитян Южного моря. Именно они убили капитана де Лангля, командовавшего вторым кораблем экспедиции Лаперуза, а также физика Ламана и еще четырнадцать -участников этой экспедиции, высадившихся на берег, хотя моряки перед тем их щедро одарили. Островитяне забросали гостей камнями. Ослепленные яростью, они не обращали внимания даже oна ружейный огонь. К несчастью, моряки поздно открыли стрельбу и не успели перезарядить оружие. Победители ограбили убитых, а потом еще глумились над их трупами 4. Мы подошли к бухте Массакр, названной так в память об этом ужасном событии. Ее берега выглядели очень привлекательно. Здесь росли кокосовые пальмы, да и вдали от побережья земля была покрыта роскошной растительностью. Однако ничто не указывало на присутствие людей: не было видно ни одного дымка, ни одного каноэ. Последнее тем более нас удивило, что корабли Лаперуза, едва успев войти в бухту, были сразу окружены несколькими сотнями лодок, в которых островитяне привезли всевозможную провизию. Наконец показалась маленькая лодка, в которой было всего три человека. Когда она подошла ближе, мы легли в дрейф и стали знаками приглашать островитян на корабль. Однако они вели себя нерешительно. Лишь один из них отважился подняться по боковому трапу, да и то лишь настолько, чтобы видеть палубу. Он подарил мне два кокосовых ореха - все, что привез с собой из провизии. Получив в качестве ответного дара кусок железа, островитянин в знак благодарности приложил его ко лбу и слегка склонил голову. Он долго молчал и недоверчиво скользил глазами по палубе, а потом вдруг разразился длинной патетической речью. Все более и более распаляясь и яростно жестикулируя, он показывал то на берег, то на корабль. Его красноречие, конечно, пропало даром, но, поскольку мы слушали внимательно и спокойно, он, вероятно, подумал, что мы поняли важность его сообщения. Оратор становился все более самоуверенным и, по-видимому, говорил бы еще долго, если бы его внимание не привлекла большая группа каноэ, подошедшая в это время к кораблю. Скоро мы были окружены потомками убийц гуманного капитана де Лангля, мечтателя Лама-на * и их несчастных спутников. Кто знает, быть может, среди прибывших находились даже некоторые из убийц! Эта дикая толпа вначале вела себя довольно робко. Однако, после того как наш оратор обменялся с ней несколькими словами, островитяне сделались бесстыдными и дерзкими. Казалось, будто они собираются взять корабль штурмом. Чтобы не допустить неприятного нашествия, пришлось разместить по бортам вооруженных матросов, которым был дан, правда, приказ не причинять дикарям никакого вреда. Но удержать непрошенных гостей можно было только штыками и пиками. Нескольким самым отчаянным храбрецам, не обращавшим внимания на сыпавшиеся на них удары, удалось все-таки забраться на палубу, где они тотчас же крепко ухватились за первые попавшиеся предметы. Только общими усилиями сильнейших наших матросГов удалось выбросить непрошенных гостей за борт. Островитяне не привезли с собой ничего, кроме небольшого количества кокосовых орехов. Они жестами приглашали нас высадиться на берег, стараясь дать понять, что там мы найдем в изобилии все необходимое. * За день до своей гибели он говорил Лаперузу: "Эти дети природы гораздо лучше цивилизованных французов",- Примеч, Прибывшие не были вооружены, но в их каноэ мы заметили коварно припрятанные дубинки и короткие копья. Весьма вероятно, что они собирались поступить о нами так же, как с несчастными французами. Лишь нескольким островитянам было разрешено остаться на шлюпе; они вели себя так дерзко, словно являлись владельцами корабля. Я роздал им маленькие подарки. Маоунцы буквально вырывали их из моих рук и сейчас же показывали с палубы своим землякам, остававшимся в лодках. При этом каждый раз внизу поднимался ужасный шум. Многие дикари начинали от ярости кривляться, как сумасшедшие, и пытались угрозами добиться разрешения подняться на корабль. Только один из островитян, находившихся на борту, принимал подарки сравнительно скромно, тогда как остальные, казалось, склонны были рассматривать их как контрибуцию. Этот маоунец, державшийся наиболее благопристойно, поклонился мне почти по-европейски и несколько раз поднес ко лбу полученные вещи. Затем он подошел ближе и очень простодушно, хотя и не слишком нежно, потерся о мой нос кончиком своего носа. Вероятно, это был здешний аристократ,, получивший отличное воспитание. Сей молодой дикарь отличался веселым нравом. Он очень подробно осматривал все предметы, находящиеся на палубе, и сообщал свои впечатления землякам, оставшимся в лодках. Эти замечания были, по-видимому, очень остроумны, так как каждый раз возбуждали громкий смех. Между тем остальные островитяне становились нам все более в тягость. Они, как хищные звери, пытались силой отнять то, что им не давали добровольно. Аппетит одного гостя был настолько возбужден видом случайно обнаженной белой руки одного из наших спутников, что, не будучи в состоянии сдержать себя, он схватил ее и объяснил жестами, что такое мясо - лакомый кусок. Теперь мы были убеждены, что имеем дело с людоедами. Это еще более усилило наше отвращение к "невинным детям природы", как назвал их Ламан, которого они, словно в награду за столь лестный отзыв, возможно, сожрали во время веселого пира. Жители многих островов Южного моря все еще занимаются людоедством. В большинстве своем они, во всяком случае, хитры и коварны. Вот почему при общении с островитянами приходится соблюдать величайшую осторожность. Их приветливость порождается страхом, который сразу исчезает, как только они начинают считать себя более сильными и потому перестают опасаться мщения. Я не советовал бы полностью доверять даже жителям Радака, хотя их можно считать самыми добродушными из островитян Южного моря. Человек становится человеком лишь тогда, когда в его развившемся сознании выкристаллизовываются понятия добра и зла. Без этого он раб своих инстинктов и, следовательно, подобен животному. Обитатели Маоуны, пожалуй, самые порочные из островитян Южного моря. Все виденные нами маоунцы отличались высоким ростом (редко меньше пяти с половиной футов), стройным, пропорциональным телосложением и удивительной физической силой. Я назвал бы их красивыми, если бы лица не портило дикое, жестокое выражение. У маоунцев темно-коричневая кожа. Гладкие черные волосы у большинства ничем не украшены и беспорядочно падают на лицо, на затылок и плечи. У других они собраны на макушке или завиты горячим способом и уложены на голове наподобие круглой шапки. Эту шапку островитяне красят в желтый цвет, вследствие чего она сильно отличается от остальных, черных волос. Встречаются и такие, которые носят локоны, ниспадающие до плеч. Эти локоны окрашены в красноватый цвет и напоминают алонжевый парик. Очевидно, островитяне тратят на подобные прически очень много времени. Отсюда видно, что щегольство может встречаться даже у каннибалов. На шее и в ушах маоунцы не носят никаких украшений. Однако полученные от нас стеклянные бусы были тотчас же использованы островитянами с этой целью. В большинстве своем маоунцы явились совершенно обнаженными. Лишь на немногих были передники, изготовленные из листьев пальмы какой-то неизвестной нам породы. Благодаря пестрой окраске и красным остриям эти листья напоминали перья. Что касается татуировки, то со времени Лаперуза здешние моды очень изменились. При Лаперузе жители островов Навигаторов покрывали все тело самыми разнообразными рисунками, так что даже казались одетыми. Теперь же мы видели татуировку лишь у немногих островитян, причем только на бедрах и не узорчатую, а сплошь синюю. Казалось, будто на них короткие синие штаны. В каноэ находилось также несколько женщин. Все они были очень безобразны. Эти отталкивающие существа старались дать нам понять, что они отнюдь не злы, но их жеманство лишь усиливало наше отвращение. На женщинах было надето столь же мало, как и на мужчинах. Их кожа имела такой же оттенок. Волосы были коротко обрезаны, за исключением двух длинных прядей, выкрашенных в красный цвет и падающих на лицо по обе стороны от носа. Почти у всех островитян, которых мы видели, на "теле были глубокие рубцы. Особенно привлек наше внимание один дикарь, у которого на животе имелось большое углубление. Нам удалось ему растолковать, что нас интересует происхождение этого страшного рубца; в ответ он указал на свое копье. Отсюда, пожалуй, можно сделать вывод, что эти дикари часто воюют с соседями или между собой и хорошо владеют искусством врачевания ран. По-видимому, ни один из виденных нами маоунцев не пользовался каким-либо авторитетом среди остальных. Одно из двух: либо среди прибывших к нам островитян не было вождей, либо последние ие играют здесь значительной роли. Привезенные дикарями плоды были обменены на кусочки железа, оставшиеся от старых обручей, а также на стеклянные бусы. Последние имели в глазах островитян особенно высокую ценность. Чтобы получить эти роскошные украшения, они отдали нам даже часть припрятан-oного в лодках оружия. Между тем вокруг корабля собиралось все больше и больше каноэ. Чем больше прибывало маоунцев, тем смелее становилось это воинственное сборище. Многие, стоя в лодках, выкрикивали в наш адрес целые речи, дико кривлялись и угрожающе жестикулировали. Такие выступления каждый раз награждались пронзительным смехом остальных дикарей. Наконец все они стали угрожать нам дубинками и кулаками. Островитяне явно готовились к приступу. Чтобы удержать ид от нападения, мы были вынуждены вновь взяться за штыки и пики. Пушки были заряжены картечью, а ружья - пулями. Сознаюсь, мне стоило больших усилий преодолеть желание жестоко отомстить за гибель спутников Лаперуза. Ведь достаточно было бы одного моего знака, чтобы посеять смерть и опустошение среди этих звероподобных людей. Если бы мы задержались здесь на некоторое время, мне, возможно, пришлось бы все же дать островитянам почувствовать мощь наших пушек. Не желая этого, я приказал поставить паруса, и шлюп быстро двинулся вперед, перевернув при этом несколько ближайших каноэ. Столь неожиданно свалившиеся в воду маоунцы удивительно быстро и ловко вернули лодки в прежнее положение и, горя мщением и бурно жестикулируя, погнались за нами. Некоторые, как кошки, цеплялись за борта корабля своими длинными ногтями, не уступавшими по длине ногтям знатнейшего китайского мандарина. Нам пришлось освободиться от них при помощи длинного шеста. У западного мыса Маоуны мы опять легли в-дрейф. Скоро к нам подошло несколько лодок с островитянами. Жители этого мыса ничем не отличались от обитателей бухты Массакр, но вели себя спокойнее, вероятно, из страха, так как их было мало. Мы приобрели у них двух свиней. К вечеру показался остров Олаява [Уполу]. Когда мы находились в семи милях от соседнего с ним островка, оттуда, несмотря на большое расстояние и приближение темноты, к нам подошло несколько каноэ с туземцами. Это были, очевидно, рыбаки, ибо в их маленьких, вмещающих по два-три человека лодках мы заметили орудия лова, в том числе большие перламутровые крючки на длинных тонких веревках, а также множество крупной живой рыбы, похожей на макрель. Каноэ рыбаков были построены очень искусно и изящно украшены раковинами. Лица этих островитян дышали искренностью и доверчивостью. Они передавали свою рыбу на шлюп, спокойно ждали, пока им дадут что-нибудь взамен, и каждый раз оставались очень довольны. Этот меновой торг сопровождался с их стороны веселыми шутками и смехом. Корабль возбудил у островитян сильное любопытство. Они жадно разглядывали его от ватерлинии до верхушек мачт и оживленно обменивались друг с другом замечаниями, в которых сквозило изумление. Когда на мачтах или на реях производились какие-нибудь работы, они указывали туда пальцами и с любопытством ждали, что произойдет дальше. Этих прирожденных моряков чрезвычайно интересовало все относящееся к навигации. Скромное поведение этих островитян представляло такой контраст с удалой назойливостью маоунцев, что мы были готовы счесть их за людей иной расы. Между тем внешне они ничем не отличались от увиденных нами ранее, разве только еще более затейливыми прическами. В этом отношении их, конечно, не сравнить с нашими европейскими рыбаками, грязными и нечесаными. Однако следует заметить, что у островитян Южного моря рыбная ловля отнюдь не считается тягостным промыслом низших классов, производящимся ради пропитания, а является развлечением, аристократии, как у нас охота с загонщиками. Тамеамеа, могущественный король Сандвичевых островов, был очень искусным рыбаком и увлекался рыболовством не меньше, чем какой-нибудь европейский князь охотой на оленей. Веселые рыбаки покинули нас лишь с наступлением темноты, когда уже не было видно берега. Мы еще долго слышали их удалявшееся ритмичное пение. Поскольку маленький остров, на котором они обитали, не был обозначен ни на одной карте, можно предположить, что его не видел до нас ни один мореплаватель. Мне не удалось узнать туземного названия этого острова. Чтобы отличить последний от трех других островков, лежащих севернее и замеченных еще Лаперузом, я назвал его островом Рыбачьим [Нуутеле]. Этот маленький островок почти отвесно поднимается из моря на значительную высоту и весь покрыт густым лесом. На другой день, воспользовавшись свежим ветром, мы подошли к острову Олаява, желая произвести опись его берегов. К нам устремилось множество каноэ. Но они не смогли догнать корабль, ибо мы не ложились в дрейф, чтобы не прерывать нашей работы. К вечеру мы подошли к небольшому острову, лежащему вблизи от северо-западной оконечности Олаявы. Лаперуз назвал его Плоским [Маноно], приняв за весь остров холм с плоской вершиной, возвышающийся посередине. Находясь от острова на расстоянии 30 миль, он не мог, конечно, увидеть окружающую холм низменность, ибо она находилась за горизонтом. По той же причине Лаперуз не заметил, что восточная часть острова Плоского связана с западным берегом Олаявы посредством двух рифов. Они образуют бассейн, в центре которого находится большой камень. Если это коралловые рифы, а они на них весьма похожи, то других таких мы не обнаружили у островов Навигаторов. Из сказанного ясно, почему остров Плоский занимает на нашей карте болрр значительную площадь, чем на карте Лаперуза, Этот остров лесист и имеет очень приятный вид. В незначительном от него отдалении, на северо-западе, отвесно поднимается из морских глубин еще один островок, который, по-видимому, не заметил Лаперуз. На его кривом хребте вытянулись в ряд кокосовые пальмы. Промежутки между деревьями были почти одинаковыми, так что казалось, будто последние посажены людьми. Благодаря этим деревьям островок издалека по форме напоминает петушиный гребень, и, чтобы отличить его от других островов, я именно так его и назвал. В западной части острова поднимается высокая скала, похожая на закругленную сахарную голову. Она покрыта сверху донизу пышной растительностью, что свидетельствует о щедрости здешней природы, .одевающей в зеленый наряд даже самые обрывистые утесы. На северо-запад от этой скалы, на небольшом от нее расстоянии, лежит третий маленький остров, еще более возвышенный. Берега его тоже скалисты и обрывисты, но поверхность ровная; здесь растут большие красивые деревья. Поскольку данный остров имеет всего лишь три с половиной мили в окружности, нельзя допустить, что он тот самый, который Лаперуз назвал Калинассе, Скорее всего Лаперуз его попросту не заметил, а назвал так высокую круглую гору, находящуюся на низменной юго-восточной оконечности острова Пола; эту гору французский мореплаватель, видимо, ошибочно принял за отдельный остров. Следует сказать, что и мы сперва придерживались одинакового с ним мнения и, лишь подойдя ближе, увидели свою ошибку. На этом основании я перенес название Калинассе на упомянутый маленький остров [ Аполима ]. Когда мы находились в трех милях от острова Плоского, ветер почти совершенно стих. Жители Олаявы, следовавшие за нами в' своих каноэ, сейчас же воспользовались возможностью нас догнать. Они гребли изо всех сил, помогая себе ритмичным пением, и их легкие, хорошо сработанные лодки быстро неслись по зеркальной морской поверхности. Множество лодок устремилось к кораблю и от Плоского острова. Скоро мы были окружены плотным кольцом каноэ, нагруженных плодами и свиньями. Казалось, будто это базар, устроенный на огромном понтонном мосту; люди же были похожи на деловито снующих муравьев. Весело и оживленно расхваливая свои товары, островитяне подняли такой шум, какой не бывает даже на лондонской бирже. Нам на палубе приходилось кричать друг другу в самое ухо, ибо иначе ничего нельзя было расслышать. Между тем обмен к обоюдному удовлетворению шел успешно. Те островитяне, которым не удалось пробиться кораблю, o старались привлечь наше внимание разными абавными проделками и акробатическими прыжками. |При этом некоторые лодки переворачивались, что, одна-о, ничуть не смущало столь искусных пловцов и вызывало лишь громкий смех. Мы убедились в том, что эти островитяне - прекрасные ныряльщики. Они ныряли вдогонку за бросаемыми нами в море кусками железных обручей, хватали их, да еще порой устраивали под водой основательные потасовки из-за добычи. Островитяне без ропота подчинились запрещению подниматься на палубу. Привязав свой товар к спущенному с борта тросу, они доверчиво ждали платы, причем всегда оставались очень довольны. Некоторые привезли с собой оружие, но не для нападения, а для обмена. Вообще островитяне вели себя очень скромно, хотя во много раз превосходили нас численностью. Мы не видели на их телах рубцов от ран, столь часто встречающихся у их соседей, маоунцев, от которых они весьма выгодно отличаются, хотя принадлежат, по-видимому, к одному и тому же племени. Было бы очень интересно выяснить, как возникли, эти отличия. Менее чем за час мы выменяли у островитян свыше шестидесяти крупных свиней, а также великое множество кур, съедобных кореньев и разных плодов, которыми была завалена вся палуба. Все это стоило нам нескольких кусков старого железа, дюжины гвоздей и нескольких шнурков стеклянных бус. Дороже всего ценились синие бусы: за пару бусин можно было получить целую свинью, а впоследствии, когда этот товар подходил у нас к концу, островитяне были рады отдать за одну бусину двух свиней. Некоторые из приобретенных плодов и кореньев оказались нам неизвестны. Впрочем, все они были необыкновенной величины, что свидетельствует о плодородии здешней почвы. Бананов насчитывалось семь или восемь видов, тогда как даже в самых плодородных странах я не встречал более трех. Две их местные разновидности достигают больших размеров и очень приятны на вкус. Островитяне привезли также пунцово-красные плоды, похожие по форме и величине на яйцо. Когда мы на следующий день праздновали пасху и обменивались по русскому обычаю подарками, эти плоды заменили нам пасхальные яйца. Я должен упомянуть еще об одном товаре, имевшемся на нашем базаре, а именно о прирученных голубях и попугаях. Первые сильно отличаются от европейских как своей формой, так и богатством окраски. Иначе устроены у них и когти, которыми они цеплялись за канаты, как дятлы за деревья. Местные попугаи - величиной с нашего воробья и имеют яркое красно-зеленое оперение. Их красный хвост в четыре раза длиннее туловища. Эти птицы, которых к нам привезли очень много, были совершенно ручными: они спокойно сидели на руке хозяина и пищу принимали только из его рта. Страсть к приручению таких птичек и нежное с ними обращение могут служить еще одним доказательством кроткого характера этих островитян. На островах Навигаторов, где природа столь расточительна, вероятно, можно было бы увидеть еще много неизвестных нам представителей растительного и животного мира. Тем обиднее, что мы не нашли здесь подходящей якорной стоянки, которая позволила бы, соблюдая необходимую осторожность, съезжать на берег. О плотности здешнего населения свидетельствует тот факт, что с одного лишь маленького Плоского острова к нам менее чем за чао подошло около шестидесяти лодок, в каждой из которых находилось по семь-восемь человек. Если бы мы задержались здесь подольше, их число измерялось бы сотнями, ибо от острова отчаливали все новые и новые каноэ. Все пространство между судном и берегом было буквально усеяно лодками. Наш базар стал еще оживленнее после того, как было завершено пополнение судовых запасов продовольствия. До сих пор ради сохранения порядка весь обмен с островитянами вел только один наш представитель. Теперь же я разрешил всем матросам меняться так, как им заблагорассудится. Один требовал с лодок одно, другой - другое. В обмен шли старые суконки, сломанные пуговицы и кусочки стекла. При этом стоял невообразимый шум. Матросы запасли для себя лично столько продовольствия, что в течение многих недель ели на завтрак жареных поросят, нашпигованных бананами, а также вдоволь наслаждались прекрасными фруктами. Все в один голос утверждали, что такой благодатной земли им еще не приходилось видеть. Торговля была прервана появлением крупного каноэ, шедшего в окружении более маленьких; это каноэ привлекло к себе внимание всех островитян. Крича: "Эйге-эаэйге" - они поспешили очистить проход для вновь прибывших, и скоро большая изящная лодка, щедро украшенная раковинами, приблизилась к нашему кораблю. Головы рулевого и десяти гребцов были увиты зелеными ветвями - вероятно, в знак мирных намерений. На носу было устроено просторное возвышение, устланное циновками, на которых восседал, скрестив ноги, пожилой человек. Он держал в руках раскрытый европейский зонтик из зеленого шелка. Мы подумали, что этот зонт, возможно, принадлежал одному из несчастных спутников Лапе-руза и попал к старику от маоунцев. Одежда пожилого островитянина состояла из набедренной повязки, а также травяной циновки тончайшего плетения, накинутой на плечи в виде короткого плаща. Голова его была обмотана куском белой материи наподобие тюрбана. Он прокричал своим землякам или подданным несколько слов, которые сопроводил движениями руки. Островитяне в ответ еще более потеснили свои челны, и его лодка причалила к корабельному борту. По нашему приглашению прибывший тотчас же поднялся на палубу в сопровождении свиты из трех человек. Он был приблизительно шести футов ростом, очень худощав, но мускулист и, по-видимому, обладал большой физической силой. Татуировки на нем не было никакой. Лицо островитянина было некрасиво, но приятно и выражало ум и сообразительность. Вел он себя очень вежливо и пристойно. Вступив на палубу, гость прежде всего спросил, кто здесь является эйге. Когда я представился ему в качестве такового, он подошел поближе, наклонил слегка голову и произнес несколько слов, которых я не понял. Потом он взял меня обеими руками за локти и несколько раз встряхнул их, повторяя при этом по-английски: "Уегу §ооо!" *. Я ответил на его приветствие по-европейски, после чего островитянин жестами дал мне понять, что он - эйге Плоского острова. Он приказал своим спутникам положить к моим ногам привезенные для меня подарки, состоявшие из фруктов и трех крупных, откормленных свиней, которых он называл "боака". В ответ я подарил вождю топор, две нитки синих бус и пестрый шелковый платок, который сам повязал вокруг его тюрбана. Став владельцем этих сокровищ, эйге был вне себя от счастья, жестами выражал свою благодарность и повторял все время: "Уегу §ооа". Синие бусы и для пего представляли наибольшую ценность. Вождь не мог поверить, что эти сокровища сделались его собственностью, и спросил жестами, действительно ли он может оставить обе нитки бус у себя. Получив от меня подтверждение, старик забыл о своем достоинстве и принялся, как мальчик, прыгать от радости, восклицая: "Уегу §оос1! Уегу ^оосП" Прибывший с вождем казначей целиком разделял восхищение своего господина, причем выражал его таким же образом, только несколько более неуклюже, ибо был очень толст. Когда радостное возбуждение немного углеглось, казначей принес изящную плетеную корзиночку, снабженную крышкой. В этой корзиночке хранились драгоценности эйге. Положив туда бусы, вождь вынул испанский талер и со словами "Уегу §оос1" протянул его мне, спрашивая жестами, не может ли он- получить за него еще синих бус. Чтобы выяснить, насколько он знаком с ценностью денег, я предложил ему за этот талер всего одну бусину. Старик не колеблясь пошел на сделку, сунул мне в руку монету и сейчас же схватил бусину, словно боясь, что я передумаю. Он был радостно изумлен, когда я не только оставил ему это сокровище, но даже вернул талер. Я попробовал выяснить, откуда у него эти деньги. Вождь быстро понял, чего я добиваюсь. Он показал на юг и назвал Тонгатабу, один из островов Дружбы, лежащий на расстоянии нескольких дней- пути от Плоского острова. Старик объяснил как умел, что предпринял на своем суденышке путешествие на Тонгатабу, где встретил корабль, от эйге которого и получил свой талер, а также зонтик. Нельзя не восхищаться мужеством и умением этих островитян, совершающих в утлых челнах столь далекие плавания, пользуясь неустойчивыми здесь пассатами и ориентируясь лишь по солнцу и звездам. Свита эйге тоже получила от меня подарки. Добрые люди были вначале поглощены созерцанием этих роскошных вещей, а затем их внимание привлек сам корабль. Они с любопытством оглядывали его во всех направлениях, причем выражали восхищение и удивление увиденным. Что же касается эйге, то он осматривал корабль сравнительно спокойно и довольно редко обращался за объяснениями. Вероятно, из всех 'прибывших только он один видел раньше европейское судно. Зато вождя поразило количество наших пушек и ружей, которые он называл "пуа". Несколько раз их пересчитав, он в знак удивления всплеснул руками над головой. Старик показал на одну из пушек, изобразил звук выстрела, а потом закрыл глаза и опустил голову, желая дать нам понять, что знаком с действием огнестрельного оружия. Затем он рассказал о нем своим спутникам. Последние так перепугались, что больше не решались приближаться к пушкам. Тем временем возобновилась торговля с окружающими корабль лодками. Однако островитяне сами затрудняли обмен: желая как можно скорее сбыть свой товар, каждый старался пробиться вперед, создавая невообразимую сумятицу. Это разгневало эйге, и он стал настоятельно просить, чтобы я успокоил буйный народ залпом моих "пуа". Был ли вождь по-настоящему знаком с грозной силой орудий или слишком мало ценил человеческую жизнь, знал ли он, что можно стрелять холостыми зарядами,- это осталось нам неизвестным. Эйге чрезвычайно заинтересовала подзорная труба, которую я держал в руках; он принял ее за одну из разновидностей огнестрельного оружия. Каково же было удивление старика, когда взглянув в трубу, он увидел свой остров так близко, что мог даже различить людей, находящихся на берегу! Он был очень испуган и больше не решался прикоснуться к волшебному инструменту. Эйге прилагал все усилия к тому, чтобы уговорить меня высадиться на берег. Он неоднократно обнимал меня и старался дать понять, что возле острова можно бросить якорь и что на берегу мы получим множество свиней. Наконец он взял меня за руку и подвел к самому борту, откуда мы могли видеть торгующих островитян. Вождь указал на находившихся в лодках женщин, называя их "вараки". При этом он покачал головой и сказал: "N0 уегу §оосЬ> *. Потом он указал на берег и самым дружественным тоном произнес: "Уегу §оой \уага1а" **. Однако я легко выдержал даже это испытание, на которое эйге, кажется, возлагал большие надежды. Мне, конечно, очень хотелось посетить этот красивый остров в сопровождении наших ученых, чтобы ознакомиться с ним поближе. Однако я считал неразумным высаживаться на берег иначе как под защитой пушек, чему ветер не благоприятствовал. Если бы мы рискнули задержаться здесь подольше, наше положение могло стать критическим, ибо стоял штиль и течение относило корабль к берегу. Вот почему мы воспользовались первым же слабым ветерком, чтобы отойти подальше от суши. Это глубоко опечалило островитян, и они затянули песню, которая звучала так грустно, что мы сочли ее прощальной. Когда эйге окончательно убедился в том, что его приглашение не будет принято, он дружески с нами распрощался. Подержав меня опять за локти, старик опустил голову, повторил несколько раз слово "маруа" и затем удалился. Окружавшие пас каноэ не последовали за ним, а продолжали держаться рядом с судном, которое лишь медленно подвигалось вперед из-за слабости ветра. Поскольку с торговлей было теперь покончено, внимание островитян сосредоточилось на корабле и на том, что на нем происходило. Некоторые принялись развлекать нас разными проделками и акробатическими прыжками, выпрашивая за это вознаграждение. Так как им кое-что перепадало, количество актеров все увеличивалось. Вдруг веселье островитян сменилось испугом: подхваченный внезапным шквалом, корабль быстро подвинулся вперед, причем опрокинул множество лодок, ие успевших уклониться в сторону. В один миг все каноэ с островитянами остались позади. Однако эти искусные моряки быстро оправились от испуга и вновь устремились за нами, не обращая внимания на призывы своих пострадавших товарищей, которые плавали в море, собирая потерянные весла. Островитянам скоро удалось нас догнать, ибо ветер опять стих. Мы стали указывать им на отставших, по эти легкомысленные люди в ответ только смеялись; ни одна лодка не сочла нужным отойти от корабля, чтобы подобрать потерпевших крушение. Островитяне оставили нас лишь с наступлением темноты. Удаляясь, они восклицали: "Маруа! Маруа!" Среди этих островитян мы заметили несколько человек, пораженных слоновой болезнью, которая встречается и на Таити. Вообще же обитатели островов Навигаторов показались нам очень здоровыми. Таитянский капитан утверждал, что здешние жители покорены туземцами с островов Дружбы и должны ежегодно доставлять дань на Тонгатабу. Если это правда, то Маоуна, вероятно, составляет исключение, ибо данный остров сам является сильной крепостью, а жители его свирепы и воинственны 5. На другой день мы занялись описью острова Пола. По склонам его высокой горы, казалось, сползали белые облака, тогда как круглая вершина величественно красовалась на фоне ясного неба. И здесь пышнейшая растительность простирается до самой вершины. От берега моря до значительной высоты остров усеян деревнями и плантациями, расположенными амфитеатром. Этот чудесный вид еще более убедил нас в том, что острова Навигаторов - самые красивые в Южном море и, следовательно, во всем мире. На берегу собралось множество островитян. Некоторые столкнули в воду каноэ, чтобы направиться к нам, другие спокойно рассматривали корабль с берега. Лодкам удалось добраться до нас только тогда, когда наступил штиль. Сразу начался меновой торг, как это было у Плоского острова. Чтобы не повторяться, скажу только, что здешние обитатели показались нам более робкими, чем наши вчерашние посетители. Один островитянин предложил приобрести у него красную краску. Чтобы показать нам ее назначение, он вымазал себе этой краской лицо. По-видимому, островитяне украшают себя так только в торжественных случаях или во время войны, ибо остальные не были раскрашены. Другой островитянин нас обманул. Когда все его соотечественники удалились с наступлением темноты, он предложил на обмен свинью. Ему спустили на веревке мешок с причитающейся платой, но когда последний был поднят обратно, там оказалась не свинкя, а собака. Мошенник, конечно, сразу пустился наутек. Мы выстрелили ему вслед, что, кажется, немало его испугало.. На другой день, 7 апреля, мы закончили наши наблюдения и, воспользовавшись свежим пассатом, под всеми парусами двинулись на северо-запад, где, по мнению некоторых гидрографов, должны находиться еще не открытые острова. Остается только добавить, что долготы островов Навигаторов, указанные Лаперузом, отличаются от найденных нами на 20-23' и, следовательно, наблюдавшиеся пункты находятся на такое же количество миль восточ-нее, чем он считал. Дело в том, что Лаперуз основывался на измерении лунных расстояний, которые всегда дают ошибку, если луну нельзя наблюдать на равных расстояниях слева и справа от солнца. Мы- же определяли долготу при помощи хронометров, проверенных и отрегулированных незадолго до того на мысе Венеры.
Источник: Коцебу О. Е. Новое путешествие вокруг света в 1823—1826 гг. М. «Наука», 1981 г.
