Пребывание в Ново-Архангельске. – Замечания о колониях Российско-Американской компании вообще, и в особенности о Ново-Архангельске.

Народы, населяющие северо-западный берег Америки от 40 до 60° [с. ш. ], по всей вероятности, поколения одного и того же племени. Одинаковая наружность, одинаковые обряды и образ жизни ведут к подобному заключению. Уродливые деревянные украшения в губах – неоспоримое доказательство единородства жителей островов Королевы Шарлотты и Берингова залива. С другой стороны, Скоулер нашел язык обитателей реки Колумбии таким же, как и жителей Нутки. Жители губы Тринидад (шир. 41°) имеют во всем большое сходство с более северными жителями, но очень отличаются от индейцев Нового Альбиона, обитающих южнее мыса Мендосино. Каждое из этих племен различается особым именем; но в наших колониях все они вместе разумеются под общим родовым названием колошей или колюжей.

Ситкинские колоши называют себя ситка-хан. Они признают родоначальником своим человека по имени Элькх, пользовавшегося покровительством ворона, начальной причины всех вещей. Замечательно, что у жителей берегов Кенайской губы и у кадьякцев, явно принадлежащих к эскимосскому племени, эта птица также играет важную роль в религии. По преданиям первых, ворон создал вселенную; последние верят, что он принес свет с неба.[351] Что было прежде ворона и кто дал ворону такую власть, колоши не знают и отделываются обыкновенно в таком случае ответом: что этому так следовало быть.

В рассказах колошей о происхождении Элькха и о приключениях его до создания колошей содержится предание о всеобщем потопе, как у всех почти народов, и, что страннее, многие басни, имеющие сходство с греческими мифами. Первобытный житель земли, Китх-угин-си, имел от сестры своей многих детей, которых истреблял, для того чтобы племя людей не размножилось. Он имел власть над всеми жителями земли и наказывал их за преступления потопом, но не мог, однако, истребить всех, потому что люди спасались на лодках на вершины гор, где до сих пор видны остатки лодок и канатов, которыми они привязывались.

Сестра Китх-угин-си убежала от кровожадного брата своего и на морском берегу встретила молодого, статного мужчину, который, услышав причину бегства ее, дал ей проглотить раскаленный круглый камешек, обещая, что после того родится у нее сын, которого никто не будет в силах погубить. Следствием этого было рождение Элькха. Мать воспитывала его тщательно, каждое утро купала в воде морской и научила стрелять птиц. Элькх прежде всего настрелял множество колибри на платье своей матери. Потом убил большую белую птицу, шкуру с нее надел на себя и, любуясь крыльями, возымел сильное желание летать по-птичьему и поднялся на воздух, но, не умея еще управлять крыльями, залетел за облака и, изнемогая, с раскаянием сказал: «Лучше бы мне остаться с матерью!» – и с этим словом очутился у ее хижины. Возмужав, отпросился он у матери идти искать Китх-угин-си, чтобы наказать его за злодейства. Он отыскал жилище дяди, выждал, сидя на хижине, возвращения его домой, и, заперев его в ней, велел водам подыматься, чтобы потопить преступника, а сам поднялся на крыльях в воздух. Долго летал он, наконец, выбившись из сил, упал на камень, больно ушибся и долго лежал без чувств. От этого происходят все людские болезни. Очнувшись, слышит он голос, его зовущий, но никого не видит. Собрав последние силы, пошел он к морскому берегу и увидел играющих на море бобров; один из них говорит ему: «Садись на меня, я тебя довезу туда, куда тебя зовут». – «Но ты утопишь меня», – отвечал Элькх. – «Не бойся ничего, зажмурься и садись на меня». Элькх садится на бобра, едет долго, наконец, открывает глаза, видит берег и на нем множество людей. Между ними находит он мать свою и дядю, вероятно, уже примирившихся, и тут же знакомится с вороном, от которого получил власть быть родоначальником колошей.

Не точное ли это повторение мифов о Сатурне, пожирающем своих детей; о Девкалионе, производящем людей из камней, об Икаре, об Арионе, плывущем на дельфине? Никто, конечно, не подумает, что колоши заимствовали мифологию свою от греков, но сходство это доказывает, что бредни младенчествующего ума человеческого одинаковы и под светлым небом Эллады и в диких американских лесах.

Религия колошей есть отрасль шаманства, распространенного во всей северо-восточной Азии. Они верят злым духам, живущим в воде и насылающим на людей болезни посредством рыб и ракушек, употребляемых ими в пищу. Почестей никаких им не воздают. Обязанность шаманов заключается в предсказывании будущего и иногда лечении болезней.

Шаманы большей частью бывают наследственные, хотя всякий сам может им сделаться. Избирающий это ремесло подвергает себя искусу, несколько лет продолжающемуся и состоящему в строгом посте и целомудрии, и не иначе как по выдержании сего искуса принимается за колдовство – так нужно человеку сначала обмануть самого себя, чтобы удобнее обманывать других!

Колоши верят, что душа остается жить по смерти, не получая, однако, в ином мире воздаяния за добрые или наказания за злые дела. Души начальников не смешиваются и там с душами низших, но души убитых на гробе старшины невольников остаются вечными рабами души первого.

Идолослужения у них нет, но есть обряд, имеющий связь с их религиозными понятиями и отправляемый через некоторое время попеременно то в том, то в другом роде, при котором приносятся в жертву невольники. Ситкинский толмач называл этот обряд сибирским выражением «игрушка», но более ничего о нем не мог объяснить. Незадолго до прибытия нашего в Ситку была такая «игрушка» в роде тойона Наушкета, живущего возле крепости, на которую (игрушку) съезжались все окрестные роды, и один калга (невольник) был принесен в жертву. Обреченных на жертву давят, положа доску на шею. Доктор Мертенс, собиравший черепа народов, нами посещенных, отыскал по описанию место жертвоприношения в глуши леса и труп жертвы и с опасностью для собственной жизни снял с него череп.

Правление колошей, как и всех в младенчестве находящихся обществ, – патриархальное. Старший в роде – начальник, которого русские называют вывезенным из Сибири словом «тойон». Повиновение ему ограничивается одним его семейством. Кто имеет более родичей, кто богаче, имеет более невольников,[352] тот более и уважается, советам его внимают, но приказывать он никому не может, и ему служат только по доброй воле или за плату.

Племена колошей подразделяются на роды, несущие название от некоторых животных, как то: вороний, волчий, медвежий, орлиный и т. п. Основание, законы, сущность и цель этих разделений достаточно нам неизвестны. В одном и том же селении смешиваются между собой различные роды. Есть роды, пользующиеся перед другими некоторым предпочтением, так, например, волчий считается воинственнее всех других, получает воспитание более суровое, и каждый из этого рода хвалится многими ранами на теле, полученными в сражении или нанесенными нарочно. Этот род называется, собственно, кухонтан, или коквонтан, что, по переводу толмача ситкинского, значит «солдат», конечно, в смысле воина или рыцаря. Самые большие забияки бывают из кухонтанского ордена; кто не может похвалиться, что принадлежит к нему, хвастает по крайней мере, что много водился с кухонтанами, и в речах, до которых колоши большие охотники, это почетное сословие почти всегда упоминается.

Невольники колошей – пленные неприятели. В соседстве наших колоний редко бывают теперь войны, и потому тамошние колоши должны невольников своих покупать у живущих против архипелага Королевы Шарлотты и далее. Над жизнью своего невольника имеет каждый полную власть, и, кроме помянутого обряда, невольники умерщвляются иногда при празднествах, поминках, при смерти начальников и пр.; разумеется, что на это выбираются всегда ни к чему другому не годные и которых нельзя ни продать, ни подарить. Напротив того, при подобных случаях иногда невольникам дается свобода.

Ссоры колошей бывают, как и у всех народов, внутренние и внешние. Мы называем первые драками, последние – войнами. У колошей между теми и другими нет того резкого различия, как у нас. Причиной их бывают обыкновенно женщины.

Когда колоши из двух разных родов подерутся и один с какой-нибудь стороны будет убит, то родственники его требуют за него плату и, в случае отказа, вызывают противную сторону на открытую борьбу, в которой огнестрельного оружия не употребляют и стараются наносить только несмертельные раны. Если обиженной стороне удастся одержать верх, то обидчики соглашаются на плату, которая устанавливается переговорами; в противном же случае первые, уступая необходимости, на время смиряются, но в ожидании только случая отомстить кровью за кровь, хотя бы то было через несколько лет.

Месть за обиду является обыкновенно причиной и внешних браней колошей, хотя иногда примешиваются к этому тщеславие и корысть. Если колошу случится быть убитым инородными и в другом селении, то эти наверное ожидают мести и готовятся к ней. Обиженные скрывают тщательно свои планы и намерения, покуда не будут в состоянии исполнить их с успехом, и по этой причине ни к каким совещаниям и переговорам не допускают женщин, которые, будучи связаны родством с иными селениями, не преминули бы предупредить родных своих о грозящей им опасности. Приготовясь совершенно, они пускаются в поход на своих лодках и стараются пристать к неприятельскому селению на рассвете. Перед нападением облекаются в деревянные латы, закрывающие грудь и спину и плотно переплетенные китовыми жилами, лица закрывают масками, на которых вырезаны личины зверей в уродливом виде, а голову – толстыми деревянными шапками с такими же изображениями, и все связывается вместе ремнями. Напав врасплох, умерщвляют они без пощады всех мужчин, которые не успеют спастись, а женщин и детей уводят в неволю. После этого роли меняются, и теперь очередь другой, побежденной стороны искать и выжидать случая отомстить первой убийством равного числа неприятелей; и кто не доживет до того сам, оставляет в наследство детям обязанность мести, это – кровавая месть бедуинов и наших горцев.

Но иногда удается кончить распрю переговорами; обидчики платят за убитых, что постановится условиями, и мир водворяется снова, в обеспечение которого даются с обеих сторон заложники. Это делается с особенным, странным обрядом. Обе стороны выходят на равнину, мужчины и женщины. Мужчины должны схватить аманата[353] – избираемого всегда из именитых людей, наиболее уважаемых по связям родства, – делают вид, будто хотят начать бой, машут копьями и кинжалами и, наконец, с воплем вторгаются в средину противной стороны, схватывают избранного заложника, скрывающегося в толпе, и с радостным криком выносят его на руках на свою сторону, оказывают ему всякие услуги, не позволяют ходить, а всегда носят на руках и пр. С другой стороны делается то же самое. Торжество мира заключается пирушкой. Наконец, заложники отвозятся на жилье новых друзей и, пробыв там год или более, возвращаются восвояси, и новые пиры утверждают союз.

Нравы колошей мало отличаются от нравов других народов, подобно им, живущих в дикой независимости. Они люты против своих неприятелей, а неприятель их – всякий чужеземец. Они подозрительны, хитры. Кровавая месть за обиды не только не считается преступлением, но является священной обязанностью каждого. Жажду приобретения разделяют они не с одними дикими народами и для удовлетворения ее, когда нет других средств, считают дозволенным не только скрытый, но и явный грабеж. Качества эти, конечно, не похвальны, но они неразлучны с состоянием народа, не знающего ни гражданственности, ни религии, основанной на любви, и не делают еще их недостойными носить образ человеческий, как утверждает один из новейших путешественников, иначе должно бы снять человеческий образ с большей половины людей, населяющих землю. Колоши имеют и добрые качества. Привязанность родителей к детям примерна и простирается до того, что отцы не берут на себя купать детей в морской воде (что для приучения детей к холоду делается у них всякий день, зиму и лето), не чувствуя себя в силах выдержать крика их, а поручают это дело дядям и другим родственникам, менее отцов нежным, которые непослушных и не перестающих кричать секут розгами.[354] С другой стороны, дети во всех возрастах оказывают родителям повиновение и уважение, особенно престарелым и бессильным, о которых пекутся с большим вниманием. Нищих между ними нет: безродные, сироты, хворые, не имеющие сил заработать себе пропитание, без всяких законов для бедных, обеспечиваются зажиточными, которые не допускают их нуждаться в необходимом. С невольниками обращаются почти как с домочадцами. Не на высшей ли нравственной ступени стоит подобный народ в сравнении с теми, которые больных оставляют погибать голодной смертью, убивают престарелых отцов, новорожденных детей душат, чтобы избавиться от излишних забот, и прочее?

Все воспитание колоша с самого рождения направлено к тому, чтобы укрепить его тело против всяких страданий. С накинутым на одно плечо шерстяным одеялом он не замечает, кажется, ни ветра, ни дождя, ни холода; если же озябнет, то раздевается донага и садится на несколько минут в воду. Случалось встречать колошей зимой, в лесу, спящих около огня и не подозревающих, что один бок их чуть не жарится, между тем как другой покрыт инеем. В битве они смелы, презирают смерть, не показывая, однако, того равнодушия к жизни, как камчадалы, алеуты и жители Кадьяка, которые прежде при всяком маловажном поводе или даже просто от скуки готовы были повеситься или утопиться. Самоубийство между ними неизвестно, нет примера, чтобы даже невольник лишил себя жизни.

Колоши характера флегматичного и в домашнем быту ленивы. Между тем как жены их отправляют все домашние работы, приготовляют рыбу, носят дрова, воду, кору древесную и пр. Колош, если для добывания пищи не обязан идти на охоту или рыбную ловлю, предпочитает лежать весь день в своем шалаше или на песке на берегу моря или сидеть на корточках, сложа руки и завернувшись в одеяло. Невысокий каменный утес, подходящий в одном месте к рубежу крепости со стороны колошенского селения, примечателен тем, что на нем во всякое время видно несколько подобных зевак. Случается видеть одну и ту же фигуру, по нескольку часов сряду сидящую в описанном положении почти неподвижно, зевающую на прохожих.

Для еды положенных часов они не имеют – всякий ест, когда вздумает, обыкновенно же три раза в день: рано поутру, в полдень и вечером.

Отличительная черта характера колошей – тщеславие. Показать колошу презрение – значит сделать его своим врагом; напротив, некоторое внимание, маленькие угождения его самолюбию – вернейшие средства снискать его дружбу. Сотня ружей не могла бы порадовать их столько, как подаренные тойонам русские мундиры. Они в них важничают самым комичным образом;[355] в торжественных случаях, однако, облекаются в национальное свое одеяние из выделанных оленьих кож (ровдуг), которое и красивее и к лицу их более идет, нежели куцые наши мундиры. В таком наряде они явились, например, на праздник, который я им дал на «Сенявине» перед отправлением нашим в море. Тойоны с их женами были приглашены в каюту, остальные угощались наверху, что с помощью толмача предварительно уже было устроено так, чтобы не оскорбить ничьего самолюбия. Грог и каша из сарацинского пшена[356] с патокой составляли обыкновенное угощение. Двум или трем главным даны были тарелки в предположении, что другие довольны будут расположиться вместе около миски; но последние едва не обиделись, и ни один не принимался за лакомство, выше которого они не знают, покуда не были розданы всем полные приборы. После этого мы беседовали об обоюдной пользе сохранять взаимную дружбу и т. п. Жены их одарены были пронизками, ленточками, зеркальцами, так же с соблюдением строгого этикета. Шумная и дикая пляска заключила праздник, и все отправились домой очень довольные, а на следующий день тойоны прислали ко мне депутацию с благодарностью за такое угощение, какого они еще не видывали.

Угождая таким образом ребяческой их суетности, соблюдая между тем со своей стороны осторожность и дисциплину, мы во все наше пребывание в Ситке оставались с колошами друзьями, ходили между ними поодиночке безо всякой опасности и не имели ни одной неприятности. Однажды только была украдена одна вещь с берега, которая в тот же день с помощью тойонов и нескольких папуш табаку была возвращена.

Колоши пристрастны к торговле и расчетливы и между тем с ребяческой жадностью бросаются на редкую для них вещь и платят за нее все, что потребуют; когда же она надоест, бросают или отдают за бесценок. Они имеют много европейского платья, которое, однако, редко носят, являясь всегда в плаще или накидке из шерстяного одеяла, зимой же – из звериных шкур. Место ходячей монеты заступают у них ровдуги: за невольника платится 15 и 20 ровдуг; за бобра 5 и 6, за хорошую лодку 10 и 15.

Многие из них страстные игроки в палочки – игру, распространенную по всему северо-западному берегу Америки, даже до Нового Альбиона, и многими описанную; они проигрывают в нее иногда все свое платье, меха, ружья, невольников и даже бывали примеры, что проигрывали жен.

Колоши судят основательно о вещах, не выходящих из круга их понятий, они показывают немало расположения сблизиться с нашими обычаями и понятиями. Если до сих пор успехи их в этом невелики, то надо припомнить, давно ли мы с ними в дружеских сношениях; вражда, столько лет продолжавшаяся, не могла расположить их к нашим обычаям. Разведение картофеля и других огородных овощей, весьма уже распространившееся между племенами, обитающими южнее, начинает распространяться и здесь. Многие колоши начинают понимать и говорить по-русски. Один молодой колош, приятной наружности, умный и свободно объяснявшийся по-русски, усердно просился со мной в Россию, но я должен был отказать ему, опасаясь, чтобы нетерпение и непостоянство, свойственные колошам, не заставили его соскучиться и раскаяться в своем намерении, ибо путешествие наше должно было продолжиться еще более двух лет. Я сожалел об этом, будучи уверен, что подобные путешественники, способствуя образованию своих соотечественников, скорее всего положили бы постоянное и прочное основание к их сближению с русскими.

Тойоны ближайших проливов приглашают теперь русских поселиться в их местах, и главный правитель полагает, что, не доверяя им вполне, можно, однако, при теперешнем расположении колошей занять многие пункты в проливах. Умный, благонравный и осторожный священник, такой, например, какого мы встретили в Уналашке в лице Иоанна Веньяминова, мог бы здесь сделать много добра.

Колоши роста среднего и ниже; сложены довольно хорошо, выражение их правильных лиц важно, мрачно и даже сурово, но не неприятно; глубоко сидящие глаза полны огня. Черные, грубые волосы отращиваются длинно и, сбитые сзади, составляют иногда назатыльник, по которому дождь стекает, как с капюшона. Весьма удачные портреты Постельса дадут о физиономии их лучшее понятие, нежели всякое описание. Женщины их гораздо менее мужчин красивы, но были бы совсем неплохи, если бы не обезображивали себя неоднократно описанными уже деревянными вставками в губы – самый нелепый обычай из всех, к которым деспотическая мода когда-либо вынуждала людей. Но и этот обычай становится менее прежнего обыкновенным, и ныне колошенка и без двухвершковой колодки не теряет надежды понравиться и составить хорошую партию.

Молодые люди начинают здесь думать о женитьбе не ранее того, как уже в состоянии отправлять обычные работы и владеть оружием.[357] Невеста избирается почти всегда из другого рода, не было примера, чтобы кто-нибудь женился на ближней родственнице или даже племяннице, но две родные сестры могут быть женами одного мужа. Получив согласие своих родителей, искатель засылает сватов в семейство избранной с предложением и для установления условий, и ежели невеста и отец ее согласны, то идет сам с подарками к родителям и ближним родственникам невесты и получает ее из их рук. Через некоторое время после свадьбы приезжает к ним с женой для получения отдарков, которые должны быть богаче первых и состоят из звериных шкур, европейских вещей, оружия и часто из невольников, так что здесь, как и у нас, невеста часто ценится по приданому. Свадебные условия не ограничиваются описанными, но часто заключают в себе и другие; так, например, одна невеста требовала от известного уже нам тойона Наушкета, чтобы он отослал первую свою жену, на что тот не соглашался, и партия не состоялась.

Свадьба играется без посредства шаманов и без всяких жертвоприношений.

Именитые и богатые колоши имеют до пяти жен, а иногда и более. Этим средством они стараются распространить свои связи и богатство и, следовательно, силу и знаменитость. Жены не допускаются ни к каким политическим совещаниям; все планы, все распоряжения этого рода тщательно от них скрываются; напротив того, все относящееся до хозяйства, празднеств, торговли и т. п. есть уже собственно их дело, в котором мужья следуют их воле. Ревность между женами-соперницами бывает часто причиной брани и драк, которые доходят иногда до ножей и кинжалов. Неверность жены, если обличится, наказывается обыкновенно на месте преступления смертью, которая постигает и обольстителя. Родственники последнего не мстят за это, как за другое убийство, но довольствуются подарками от оскорбленного мужа. Если обольститель был родственник, то он не всегда убивается, но вынужден бывает взять к себе обольщенную жену и содержать прилично, если только муж в пылу гнева, забыв родство, не убьет обоих, что также случается. Есть снисходительные мужья, которые смотрят сквозь пальцы, если старшая жена возьмет в дом молодого человека для помощи в работах; он обыкновенно считается принадлежащим к семейству.

По смерти дяди племянник берет к себе старшую его жену; никакое неравенство лет не избавляет его от исполнения этого неизбежного долга.

После рождения младенца мать целый месяц лежит, не выходя из хижины. По прошествии этого времени моет себя и ребенка, облекается в новое платье и на торжестве, на которое сзываются родственники и пируют, новорожденному дается имя, обыкновенно в память какого-нибудь родственника матери. Колошенки имеют нередко шесть, даже восемь, но никогда более десяти детей. Ребенок остается у груди обыкновенно до тех пор, пока начнет ходить и у него вырастут зубы. Между тем его приучают заранее к рыбной пище, кладя в рот истертую и размоченную юколу. Когда же станет говорить, то купают его всякое утро в холодной речной или морской воде, что, как выше упомянуто, совершается одним из ближайших родственников.

Некоторые искусства доведены между колошами до значительной степени совершенства. Главнейшее из них – постройка лодок, или, как здесь называют, батов (выражение сибирское), из которых самые большие вмещают от 40 до 60 человек. Они долбятся из одного дерева, но имеют кверху наделки, приводятся в движение гребками с обеих сторон и столь легки на ходу, что никакое гребное судно с ними сравниться не может. Всякому большому бату дается название, например: солнце, луна, звезды, земля, остров, шаман, кит, бобр, орел, ворон и пр., и соответствующие имени фигуры вырезаются на носу и на корме. Последняя работа исполняется особыми художниками, между которыми есть большие искусники. За лодочную фигурку платится иногда по невольнику. Сверх того они вырезают маски военные и простые для игрищ, курительные трубки из дерева или аспида. Из меди или рога делают кольца на сгиб руки, роговые ложки и деревянную посуду, украшаемую раковинами и костями. Ныне научились даже чинить ружья. Их обоюдоострые кинжалы, украшаемые блестящими раковинками, чистотой отделки приводят в удивление.

Женщины весьма искусно плетут из козьего пуха ковры,[358] из кореньев корзины разноцветные, рабочие корзиночки с карманами и шляпы наподобие европейских, которые легки, прочны и с выгодой сбываются в Калифорнии.

Заготовка пищи начинается у колошей в феврале, с началом хода сельди. Саму рыбу они впрок не запасают, потому что она скоро портится и горкнет, но заготовляют ее икру. В то время, когда сельдь мечет икру, колоши опускают с камнем на дно, близ берега, связки древесной хвои, которые в короткое время облепляются икрой. Высушив ее на солнце, околачивают со связок и сберегают. Из морской рыбы, ход которой начинается в июле, запасают преимущественно горбушу; отделив от кости мясо, вялят на воздухе или коптят. Ее стараются заготовить на весь год, до новой рыбы. Палтус ловится круглый год и служит подспорьем сухого корма. Кроме рыбы, запасают шикшу,[359] которую едят, смешав с сельдевой икрой. Заготовляются также разного рода питательные коренья; едят, когда случится добыть, мясо нерп, дельфинов, сивучей, китов, а жир китовый пьют ковшами: это лакомство занимает у них место шампанского за нашими обедами. Из четвероногих едят оленей и баранов, но не медведей; птиц всех родов, исключая ворона, как известно, обожаемого ими.

Ситкинские колоши никогда не питались человеческим мясом, не так, как нуткинские их единоплеменники, подозреваемые в людоедстве. Но мы слышали о народе, живущем в горах, к северу, отличном от них как языком, так и образом жизни, у которого будто бы существует этот возмутительный обычай. Колоши называют этот народ конлан; он прежде употреблял луки и стрелы с каменными остриями, но теперь получает от соседних колошей ружья и порох в обмен за лисьи и собольи шкуры и самородную медь. Говорят, что конланы через горы имеют сношение с обитателями реки Медной и Чугацкой губы.

Колоши, большие охотники пировать, – это значит неумеренно объедаться и после плясать. В предлогах к тому недостатка не бывает: новые союзы, новые знакомства, мир и война, всякое замечательное событие, поминки по покойным родственникам и друзьям, – все бывает поводом к этим так называемым «игрушкам». «Игрушки» бывают двух родов: домашние, случающиеся ежегодно по нескольку раз, между ближайшими только соседями, и общественные, на которые сзываются знакомые и именитые особы из отдаленнейших мест.

Первые бывают осенью, когда запасается пища на зиму. Тойон, старший в роде, угощает у себя соседей несколько дней, в продолжение которых едят и пляшут беспрерывно, чередуясь между собой; наконец, хозяин одаривает гостей звериными шкурами, ровдугами, одеялами и пр. и вместе со всей компанией переходит к другому, потом к третьему и так далее, причем с большой тонкостью умеет соразмерять количество и качество подарков, чтобы перевес ни в чью пользу не был слишком велик.

Общественные «игрушки» даются уже не семействами, но целыми коленами; на них приглашенные из дальних мест живут более месяца. В селении, где дается «игрушка», каждая юрта отмечается резным болваном, изображающим какого-либо зверя, птиц или иной какой-нибудь предмет, и во все продолжение праздника юрта называется уже не по хозяину, но по вывеске на ней. Отбесившись под знаком орла, идут под знак ворона, медведя, солнца, луны и так далее. Приезжие гости одариваются везде соразмерно достоинству каждого и с более или менее верной надеждой получить от него со временем равный подарок.

На этих-то, кажется, общественных «игрушках» приносятся иногда в жертву невольники, как упомянуто было выше.

Дикая пляска колошей, пачканье для нее лиц, погремушки, бубны и прочее неоднократно описывались прежними путешественниками, и к сказанному ими прибавить нечего.

Образ воспитания детей у колошей, о котором мы говорили выше, делает их крепкого сложения; выдержавший его впоследствии редко уже болеет. Глазные болезни от дыма в юртах, головные и желудочные от неумеренной пищи – обыкновеннейшие между ними, но болезни важные редко не кончаются смертью. Около 1770 года, по расчетам стариков, этот берег был опустошен оспой, оставившей в каждой семье не более одного или двух человек. Колоши думали тогда, что болезнь наслал на них ворон в наказание за войны, которые они тогда беспрестанно вели между собой. Болезни лечатся старухами посредством разных трав и кореньев; но колоши к этому способу лечения не имеют большой веры. Немногие из шаманов занимаются также лечением болезней и поэтому уважаются; но обыкновенное их дело в случае болезни ворожбой предсказать, выздоровеет ли больной, и определить причину болезни: не от порчи ли, заговора или отравы она произошла? И виновник, на которого укажут, бывает родственниками больного жестоко избит и часто даже убит. Можно вообразить, какое это сильное средство в руках хитрого обманщика к удовлетворению ненависти или корысти!

Тело умершего сжигается. Но сначала кладется в гроб и в сопровождении всех родственников и знакомых относится на определенное для этого обряда место.[360] Громкий плач и крик выражают печаль остающихся; родственники обрезают себе волосы и чернят лицо сажей. Этот траур они продолжают носить целый год. На похоронах знатных тойонов прежде убивались невольники, но колоши уверяют, что обычай этот теперь совсем вывелся.

Источник: Литке Ф.П. «Путешествие вокруг света на военном шлюпе „Сенявин", в 1826—1829 годах» СПб., 1835—1836

Продолжение