Ладронские, или Марианские, острова и Филиппины

Поскольку об этих островах подробно говорится в описа­нии моего предыдущего путешествия, здесь остается добавить немногое.

Благодаря свежему ветру и прекрасной погоде наше пла­вание протекало быстро и приятно. Утром 9 октября мы уже находились в 25 милях от относящегося к Ладронам острова Сарпан [Рота]. Согласно нашим наблюдениям, долгота его восточной оконечности равна 145°22'00"в. Вскоре показал­ся и главный остров этой группы - Гуахам [Гуам], куда мы держали путь.

Восточное побережье Гуахама подвергается постоянному воздействию пассата. Поэтому, если мореплаватель прибли­зится к Гуахаму с востока, остров кажется ему малоплодород­ным. Тем приятнее он будет поражен, обогнув северную око­нечность Гуахама, ибо западная, подветренная сторона его щедро одарена природой. Достойно сожаления, что испан­цы при захвате этого архипелага и насильственном насажде­нии здесь католичества истребили все коренное население.

Интересно, что на Гуахаме под слоем чернозема залегают коралловые массивы, лишь частично выветрившиеся. Это обстоятельство позволяет предполагать, что здесь некогда находилась группа низменных коралловых островов, кото­рая под действием вулканических сил была поднята вверх вместе с ее лагуной, образовав нынешний остров Гуахам. Гофман обнаружил на острове кратер, в жерле которого до сих пор не погас огонь, что, по-видимому, подтверждает нашу гипотезу.

Расположенная на Чертовом мысу крепость, призванная защищать город Агадну [Аганья], оказалась настолько миро­любивой, что не имела ни одной пригодной для стрельбы пушки. В гавани Кальдера-де-Апра [бухта Апра] стояло на якоре несколько английских и североамериканских кораб­лей. Их пребывание здесь немало удивило меня, ибо испан­цы обычно не пускают в свои владения иностранные суда. От капитанов этих караблей я узнал, что китобои, промыш­ляющие у берегов Японии, теперь часто посещают Гуахам, чтобы отдохнуть на берегу и пополнить запасы провизии.

Эти же капитаны сообщили мне, что во время пребыва­ния у японского побережья они пользуются исключительно картой, составленной нашим адмиралом Крузенштерном. По их словам, на ней весьма точно обозначены даже самые незначительные предметы. Этот отзыв доставил мне большую радость. Да, у моряков достаточно причин благослов­лять составителя этой карты! Ведь их жизнь зачастую зави­сит от степени ее достоверности. Можно смело утверждать, что лучше обходиться совсем без карты, чем пользоваться вводящей в заблуждение.

Собираясь пробыть здесь лишь несколько дней, а также зная, что гавань Кальдера-де-Апра отнюдь не является без­опасной, я решил туда не входить, а остаться в море, вблизи города, держа корабль под парусами. Я послал к губернатору офицера с просьбой оказать нам содействие в приобрете­нии свежей провизии, причем снабдил посланного соответ­ствующим списком.

На следующее утро я отправился на берег в сопровожде­нии нескольких офицеров и был принят губернатором этих островов доном Ганго Эрреро. Оказалось, что он уже при­нял необходимые меры для того, чтобы нас быстро снабди­ли продовольствием. Губернатор принял меня дружествен­но, хотя и с обычной испанской важностью.

Деятельность этого вельможи подтверждает давно из­вестную истину, которая гласит, что достаточно нескольких лет дурного управления, чтобы уничтожить все полезное, со­зданное ценой долгих усилий хорошего правительства. Во­семь лет назад, когда губернатором архипелага был Меде-нилья, население острова жило в относительном достатке и было довольно своим положением. Теперь же положение в корне изменилось, и виноват в этом был только один человек. Вот как много зависит от того, кому доверено управле­ние в отдаленных местностях, откуда жалобы угнетенных лишь в редких случаях доходят до верховных властей.

На совести Эрреро лежит даже убийство нескольких анг­лийских и американских моряков. Друзья убитых обрати­лись в Маниле к испанскому правосудию, причем на сей раз не напрасно. Позже я узнал, что, в то время как Эрреро, ни­чего не подозревая, пел мне под гитару веселые песни, был уже подписан приказ о его аресте. Чтобы исправить зло, причиненное Эрреро, губернатором был вновь назначен Меденилья.

Из старых знакомых я застал здесь только почтенного до­на Луиса де Торреса, друга каролинцев. Когда мы были на Гу-ахаме в прошлое путешествие, он сообщил Шамиссо немало интересных сведений о планах и обычаях этих добродуш­ных островитян. После отплытия «Рюрика» дон Луис снова побывал на Каролинских островах и склонил несколько та­мошних семей переселиться на Гуахам. Возобновились еже­годные посещения Гуахама каролинцами. Как раз во время нашего визита здесь находилась их маленькая флотилия.

Обитатели Каролинских островов - искусные моряки. Поэтому живущие на Гуахаме испанцы, совершенно неве­жественные в мореплавании, нанимают их для поездок на другие острова Марианского архипелага. Без помощи каро-линцев было бы, пожалуй, почти невозможно поддерживать сообщение с этими островами. Мы видели два каноэ, направ­лявшиеся с Сарпана на Гуахам при очень свежем ветре и сильном волнении; каролинцы управляли ими с изумитель­ной ловкостью.

Восстание в испанских колониях не распространилось на Гуахам. Несмотря на тиранию губернатора, местное населе­ние осталось верным властям. Недавно у побережья этого острова стали на якорь шедшие в Манилу испанские линей­ный корабль и фрегат, на борту которых находились бежен­цы из Перу — верноподданные короля. Здесь экипажи обоих кораблей взбунтовались, высадили офицеров и пассажиров на берег, а сами вернулись в Перу, чтобы присоединиться к инсургентам. Однако даже такой заразительный пример не оказал влияния на население Гуахама.

Мы провели возле Агадны четыре дня, держа корабль под парусами. За это время мы запаслись продовольствием, ко­торое стоило теперь здесь в десять раз дороже, чем восемь лет назад. 22 октября мы покинули Гуахам и взяли курс на острова Баши [Батан]. Я рассчитывал пройти между этими островами в Китайское море, а затем направиться прямо в Манилу.

1 ноября, согласно полуденным наблюдениям, мы находи­лись под 20°15' с. ш. и 123°18' в. д., т. е. уже недалеко от ост­ровов Баши и Бабуян. До захода солнца шлюп столь быстро двигался вперед, что, по-видимому, подошел весьма близко к земле. Однако небо в этом направлении было затянуто чер­ными тучами, предвещавшими шторм. Поэтому мы не реши­лись плыть дальше в ночное время, а стали лавировать при зарифленных парусах, ожидая рассвета.

В полночь на нас обрушились сильные шквалы, идущие с севера. На море началось сильное волнение, но до шторма дело не дошло. Как только лучи восходящего солнца освети­ли горизонт, мы увидели высокие скалы Ричмонда [острова Балинтанг]. Эти три утеса возвышаются посреди пролива, разделяющего острова Баши и Бабуян. Вскоре показался ост­ров Бантан [Батан], чей высокий скалистый хребет был еще окутан облаками.

Между тем стало совсем светло. Воспользовавшись поры­вистым северным ветром, мы поставили все паруса, допусти­мые при такой погоде, и направились через проход между скалами Ричмонда и южными островами Баши. Очутившись в середине прохода, мы стали опасаться за целость наших стеньг и даже мачт. Дело в том, что сильный северо-восточ­ный ветер гнал по проливу высокие волны, которые сталки­вались со стремительным течением, идущим из Китайского [Южно-Китайского] моря в океан. Эти противоположно на­правленные силы породили на морской поверхности волне­ние, подобное мощнейшему прибою. Наш корабль столь яростно швыряло из стороны в сторону, что оставалось только удивляться добротности нашего такелажа и прочнос­ти мачт. Пробыв в таком критическом положении 2 часа, мы вышли наконец в Китайское море. Здесь было спокой­нее, и мы воспользовались этим обстоятельством, чтобы оп­ределить долготы некоторых ближайших пунктов. Привожу результаты наших наблюдений.

Долгота самой восточной из скал Рич-      122°9'58" восточная монда

Долгота самой западной из них           122°8'00" восточная

Долгота восточной оконечности остро-      122°4'28" восточная ва Бантан

Долгота западной оконечности острова      121 °59'4" восточная Бабуян

Долгота западной оконечности острова 12Г55'13" восточная Баши

Широта восточной оконечности того      20° 15'47" северная же острова

Все эти долготы определены нами при помощи хрономет­ров, которые были проверены сразу же по прибытии в Ма­нилу. Оказалось, что наши долготы больше тех, которые ука­заны на новейшей карте Хорсбурга, лишь на 3,5'.

Воспользовавшись попутным ветром, мы двинулись на юг, вдоль западного побережья Лусона. У мыса Баядор [Бо-хеадор] корабль был на несколько дней задержан штилем, так что мы лишь 7 ноября увидели Манильскую бухту. Силь­ный встречный ветер не позволил сразу туда войти. Но по­скольку при ветре с берега волнение было умеренным, мы, лавируя, довольно быстро продвинулись вперед и наконец проникли в бухту с юга, между берегом и островом Коррехи­дор. У испанского брига, лавировавшего одновременно с на­ми, сильным порывом ветра были сорваны обе стеньги.

Утром 8 ноября мы стали на якорь возле города Манилы, и я тотчас засвидетельствовал свое почтение генерал-губер­натору Филиппин дону Мариано Рикофорту. Он принял ме­ня дружески и сразу же разрешил отвести корабль в Кавите. В этом селении, расположенном на берегу бухты, на расстоя­нии нескольких миль от города, находится адмиралтейство. Поэтому здесь удобнее всего было произвести ремонт, в ко­тором нуждался наш корабль. На другой же день мы пере­шли в Кавите и начали работы.

Наше пребывание в этой прекрасной тропической стра­не было очень приятным. Сколь щедро одарила природа Фи­липпинские острова и сколь плохо еще понимают испанцы, каким сокровищем они обладают! Манила расположена наи­выгоднейшим образом для торговли со всеми частями све­та: почти на полпути из Европы в Америку и вблизи от бога­тейших областей Азии. Ревниво оберегая свои заморские владения, испанцы запрещали до недавнего времени какую бы то ни было торговлю между Манилой и иностранными государствами. Но теперь, когда Испания потеряла свои американские колонии, порт Манилы открыт для судов всех наций, в результате чего значение Филиппин вскоре возрас­тет. Пока же экспорт ограничивается в основном сахаром, индиго, драгоценными птичьими гнездами и трепангами. Сахар и индиго вывозятся в Европу, птичьи гнезда и трепан­ги - в Китай.

Трепанг представляет собой род морской улитки без ра­ковин. Ловлей трепангов занимаются не только филиппин­цы. Этот промысел широко развит также на Марианских и Каролинских островах, на островах Пелью [Палау] и даже на побережье Новой Голландии [Австралии], причем ведет­ся он столь же усердно, как охота на морских бобров у севе­ро-западных берегов Америки. Китайцы считают трепангов и птичьи гнезда целебными средствами, устраняющими упа­док сил, и потому платят за них очень дорого.

Филиппины могли бы экспортировать бесчисленное мно­жество товаров. Здесь растут, например, в диком состоянии превосходные кофейное и какаовое деревья и два вида хлоп­чатника (один — на деревьях, другой, исключительно высо­кого качества, — на кустах). Если начать возделывание этих растений, то можно при небольших усилиях получать бога­тейшие урожаи. Пока же все эти культуры находятся в столь заброшенном состоянии, что о сколько-нибудь значитель­ном их вывозе не может быть и речи.

На Лусоне растут в изобилии прекраснейшие саговые пальмы. Однако они буквально пропадают зря, равно как и целые леса коричного дерева. Отсюда можно вывозить так­же мускат, пряную гвоздику и все другие товары, получае­мые на Молуккских островах. Чтобы превратить все это в источник богатства, необходимо лишь трудолюбие, кото­рое пока, к сожалению, отсутствует у филиппинцев. Кроме того, здесь можно добывать жемчуг, амбру и кошениль³⁰², в недрах земли скрываются золото, серебро и другие метал­лы. В течение столетий Испания не только не пользовалась этими сокровищами, но и вынуждена была для выплаты жа­лованья своим служащим присылать сюда деньги.

Филиппинские регулярные войска, так же как и милиция, формируются из темнокожих туземцев. Лишь офицеры здесь испанцы, большей частью из местных уроженцев. За редкими исключениями, они в высшей степени невежест­венны. Говорят, будто филиппинские солдаты довольно храбры, особенно если их храбрость подогрета попами. Од­нако в той мере, в какой мне удалось ознакомиться со здеш­ними вооруженными силами, я могу утверждать, что послед­ние не выдерживают никакого сравнения с европейскими войсками. Не говоря уже о плохом вооружении, местные солдаты совершенно недисциплинированны. Да и коман­диры имеют весьма слабое представление о воинской дис­циплине. Офицеры ничем, кроме формы, не отличаются от солдат и, как правило, столь же грубы и невежественны. О регулярных маневрах здесь нечего и думать. Если часовой спокойно спит на посту с ружьем в руках, это считается в по­рядке вещей.

Мне сказали, что на Лусоне находится 8 тысяч солдат, а если мобилизовать и милицию, то можно поставить под ружье до 20 тысяч человек. Полем брани для лусонских геро­ев служит южная, еще не покоренная часть Филиппинских островов. Здесь обитают индейцы-мусульмане³⁰³, которые постоянно враждуют с испанцами. Эти островитяне совер­шают пиратские набеги на берега, населенные христиана­ми, наводя на последних ужас и производя большие опусто­шения. Время от времени испанские власти посылают про­тив мусульман канонерки с многочисленными экипажами. Последние тратят очень много пороху, но одолеть пиратов им не удается.

В предместьях Манилы насчитывается до 6 тысяч китай­цев; в самом городе им проживать запрещено. Большинство китайских поселенцев - искусные и трудолюбивые ремес­ленники, остальные — торговцы, среди которых встречают­ся крупные богачи.

Китайцы здесь еще более бесправны, чем низший класс коренного населения. Их презирают и угнетают, подверга­ют жестокому обращению и зачастую незаслуженно наказы­вают. Стремление к наживе побуждает китайцев терпеливо сносить все эти унижения. Небольшой барыш легко утешает оскорбленных.

За право дышать воздухом в Маниле каждый китаец пла­тит ежегодно 6 пиастров (30 рублей). Если же он еще хочет заниматься здесь каким-нибудь ремеслом, то должен допол­нительно вносить в казну 5 пиастров. В то же время корен­ной житель уплачивает в год всего 5 реалов (3 рубля); такую сумму здесь легко заработать.

Филиппинцы не последовали примеру американских по­встанцев. Происшедшие здесь несколько лет назад волнения не были направлены против правительства, а вспыхнувший вскоре после них мятеж не нашел поддержки в народе. По­вод к упомянутым беспорядкам дали, сами того не подозре­вая, два ни в чем не повинных ботаника, бродившие по ост­рову в поисках разных трав. Как раз в это время среди индей­цев распространилась какая-то эпидемия, уносившая много жертв. Неожиданно возник слух, что упомянутые чужезем­ные собиратели растений отравили колодцы, чтобы истре­бить индейцев. Последние пришли в ярость. Они стали со­бираться в шайки, убили многих иностранцев и даже в самой Маниле разграбили и разрушили дома нескольких давно по­селившихся здесь колонистов. Говорят, что истинными ви­новниками этих беспорядков были некоторые испанцы, ко­торые специально распространяли среди народа злостные слухи и натравливали его на чужеземцев с целью самим по­ловить рыбку в мутной воде.

Широко распространено мнение, что тогдашний губер­натор Фульхерос не проявил достаточной твердости при по­давлении народных волнений. Этот рассудительный и лю­безный человек был, возможно, и впрямь слишком снисхо­дительным для столь невежественного народа. Через год после описанных событий он был убит ночью в своей посте­ли офицером-метисом, служившим в манильском гарнизоне и увлекшим на мятеж часть своего полка.

Восставшие собрались на рыночной площади, но, не ус­пев ничего предпринять, были рассеяны силами другого полка, оставшегося верным правительству. Через несколько часов спокойствие было полностью восстановлено и с тех пор больше не нарушалось. На место несчастного Фульхеро-са был прислан из Испании нынешний губернатор Рико-форт.

Король был весьма тронут тем, что Манила осталась ему верна, тогда как другие испанские колонии сбросили тяже­лые оковы, наложенные метрополией. В знак особого благо­воления он подарил городу свой портрет, доставленный сю­да новым губернатором. Этому портрету были оказаны та­кие почести, которые показывают, сколь высоко оценили местные жители королевский подарок. Последний был сна­чала выставлен напоказ в казенном здании, расположенном в предместье Манилы. Отсюда его должны были весьма тор­жественно перевезти в город, чтобы установить на почет­ном месте во дворце губернатора. Это важное, по мнению манильцев, празднество было назначено на 6 декабря.

В течение трех предыдущих вечеров в предместье устра­ивались большие приемы у портрета короля. Перед велико­лепно освещенным зданием был выстроен пикет на сей раз вполне прилично одетых солдат. У всех дверей стояли часо­вые. В комнатах толпились камердинеры, пажи и дежурные офицеры всех рангов в парадных мундирах. Во всем чувство­валось стремление подражать этикету испанского двора. Тот, кто имел право быть представленным портрету короля, направлялся в сопровождении дежурного полковника в ауди­енц-зал, роскошно украшенный драгоценными китайскими шелками. Здесь на небольшом возвышении, устроенном между двумя позолоченными колоннами, был установлен за шелковым занавесом портрет короля. Дежурный полковник, исполнявший обязанности камергера, подводил представ­ляемого к картине и раздвигал занавес. При виде повелите­ля счастливец должен был отвесить низкий поклон; король в горностаевой мантии с короной на голове смотрел на него безмолвно и приветливо. Занавес задергивался, и на этом аудиенция оканчивалась.

На торжество в Манилу съехалось множество народу из всех провинций. На рассвете б декабря вся эта масса людей высыпала на улицы. Большинство простолюдинов наряди­лось очень смешно; некоторые были похожи на живые кари­катуры; встречались и такие, которые надели маски. Элегантные экипажи с трудом пробивали себе дорогу среди толп разодетых пешеходов. В воздух взлетали ракеты. Во многих местах жгли китайские фейерверки. При свете дня они, ко­нечно, не давали эффекта, а лишь шипели и дымились.

В 9 часов утра донесся салют из крепости, а в полдень на­чалось торжественное шествие, которое отличалось причуд­ливым смешением азиатского и испанского вкусов. Я нахо­дился в доме, перед окнами которого проходила процессия, и потому смог ее хорошо рассмотреть.

Шествие открывали китайцы. Впереди двигался оркестр из двадцати четырех музыкантов. Одни колотили палками по большим круглым медным тарелкам, извлекая из них глу­хой звон, другие довольно противно играли на инструмен­тах, напоминающих кларнет. Удары в медные тарелки сыпа­лись беспорядочно; о такте и ритме эта капелла, по-видимо­му, мало заботилась.

За оркестром следовала процессия китайцев с шелковы­ми знаменами, на которых были изображены их божества и драконы, окруженные иероглифами. На богато украшенных носилках, покрытых блестящим лаком, пронесли молодую китаянку. В руках она держала весы и изображала, как мне объяснили, богиню Правосудия, от которого ее соотечест­венники здесь отнюдь не в восторге. Носилки окружало не­сколько музыкантов, которые столь отчаянно колотили в свои тарелки, словно хотели, чтобы ни одна жалоба не до­шла до ушей богини. За Правосудием двигались остальные китайцы, следовавшие в составе своих ремесленных цехов. На их знаменах красовались эмблемы соответствующих ре­месел.

Затем появились четыре довольно пожилые вакханки, до неприличия обнаженные. Длинные, черные, разлетающие­ся на ветру волосы делали их похожими на фурий, и лишь венки из виноградных листьев да чаши в руках позволяли до­гадаться, кого они старались изобразить. Под тамбурин Ба­хуса, которого с не меньшим основанием можно было при­нять за арлекина, эти женщины исполняли в высшей степе­ни непристойный танец, приводивший в восторг ликующую чернь. Процессия двигалась медленно, с частыми остановка­ми. Поэтому бесстыдницы располагали достаточным време­нем, чтобы самым отвратительным образом проявить свои таланты. Я так и не понял, зачем понадобилось осквернять почетное шествие таким позорным представлением. Впро­чем, здесь и без того было много непонятного.

Вслед за вакханками появилась толпа разнообразно и странно одетых индейцев, вооруженных копьями и щитами. Сражаясь на ходу друг с другом, они изображали воюющих дикарей. За индейцами промаршировал батальон пехоты, составленный из мальчиков. Этих вооружили деревянными ружьями; патронташи их были сделаны из бумаги. Затем проскакал с саблями наголо эскадрон мальчиков-гусар. Саб­ли были деревянные, а кони картонные. Эти скакуны не нуж­дались в собственных конечностях, ибо их несли сами наезд­ники: на месте седел имелись отверстия, куда «гусары» про­сунули свои ноги. Хотя кони были очень резвы, становились на дыбы и лягались вперед и назад, эскадрон не терял строя.

Очень развеселило народ появление группы франтовски одетых великанов двухсаженной высоты. Верхняя часть их туловищ была искусно сделана из картона. В этой компании имелось несколько дам-великанш, тоже разодетых в пух и прах; их сопровождали совсем маленькие карлики. Вся эта группа дурачилась и плясала. За великанами-людьми следова­ли великаны-звери. Здесь были львы, медведи, быки и дру­гие четвероногие. В каждой лапе такого животного нахо­дился человек. Эти звери-великаны двигались с большой важностью.

Затем мы увидели Дон Кихота. Он шествовал серьезно и чинно в сопровождении своего верного Санчо. В ответ на вопрос, что делает здесь почтенный «рыцарь печального об­раза», кто-то заметил, что он символизирует собой жителей Манилы, которые как раз ныне приняли ветряную мельницу за великана³⁰⁴. За Дон Кихотом как за командиром шел под звуки хорошего оркестра отряд настоящих военных.

Затем показались двести молодых девушек, прибывших из всех провинций Филиппин. Они были со вкусом одеты в богатые национальные костюмы. Пятьдесят этих граций влекли позолоченную триумфальную колесницу, роскошно убранную красным бархатом. На колеснице красовался портрет короля Фернандо [Фердинанда VII].

Не довольствуясь нарисованной мантией, устроители прикрепили к изображению короля еще настоящую, из пур­пурного бархата, затканного золотом. Против портрета, не­сколько сбоку, помещался шар, изображающий Землю; на нем восседала высокая белая фигура. В одной руке у нее бы­ла раскрытая книга, в другой — жезл, которым она указывала на портрет монарха. Эта фигура представляла музу Истории. Было бы неплохо, если бы она со временем столь же благожелательно указывала на оригинал! Триумфальную колесни­цу сопровождал отряд драгун. Процессию замыкало множе­ство экипажей, в которых сидели здешние наиболее знат­ные особы.

На всех улицах обширного предместья, через которые следовала процессия, были сооружены поперек дороги до­щатые китайские триумфальные арки, похожие на башни.

Желая польстить испанцам, китайцы не пожалели денег и великолепно украсили эти ворота по своему вкусу, то есть очень пышно и пестро.

При въезде в город портрет встречали губернатор и все духовенство Манилы. Девушек у колесницы сменили горожа­не, и шествие двинулось дальше под неумолкаемые крики толпы: «Viva el Rey Fernando!» С крепостных валов грянули пушки. Заиграл прекрасный оркестр, и войска, выстроен­ные в две шеренги от городских ворот до собора, взяли ружья на караул и присоединили свое «Viva!» к крикам наро­да. Изображение короля внесли в собор, где епископ отслу­жил молебен. Затем портрет был снова водружен на колес­ницу и отвезен во дворец губернатора. Здесь путешествие королевского подарка окончилось.

Торжество, однако, продолжалось еще три дня. Коло­кольный звон и пушечная пальба не прекращались от восхо­да до захода солнца. По вечерам весь город и предместья бы­ли роскошно иллюминированы. Перед многими домами бы­ли установлены огромные транспаранты, заслонявшие весь фасад. Однако освещение китайских триумфальных арок за­тмило все остальное. Здесь драконы извергали пламя, крути­лись многоцветные огни и огненные шары, похожие на пол­ную луну, медленно взлетали в небо, теряясь среди звезд.

Все эти арки были обнесены в три этажа галереями, кото­рые служили подмостками китайским артистам, увеселяв­шим народ. Тут можно было увидеть фокусников, канатоход­цев, акробатов, театр теней и даже настоящие драматиче­ские представления. Население собиралось перед арками большими толпами и громко выражало свой восторг. Я по­смотрел представленную на одной из таких галерей траге­дию, в которой тучный мандарин был приговорен богдыха­ном к казни через удушение. Эта операция выполнялась дей­ствующими лицами очень комично и вызывала громкий смех зрителей.

По вечерам горожане разгуливали по улицам в масках, пускали ракеты и жгли китайские фейерверки. Повсюду зву­чала музыка. На нескольких городских площадях были со­оружены подмостки, где также давались различные пред­ставления для народа. Кроме того, устраивались обществен­ные балы с бесплатным угощением.

Столь беспримерный восторг населения по случаю выра­жения королевской благосклонности, по-видимому, застав­ляет сделать вывод, что филиппинцы останутся верными Испании и даже не подумают об отделении от метрополии, в особенности если та не будет для них мачехой³⁰⁵.

10 января 1826 г. наш шлюп был готов к отплытию. В тот же день мы покинули Манилу, не имея на борту ни одного больного.