Путешествие в южный океан и Берингов пролив для отыскания северо-восточного морского прохода, предпринятое в 1815–1818 гг. на корабле «Рюрик» под начальством флота лейтенанта Коцебу

4 августа в 6 часов утра я с учеными и лейтенантом Шишмаревым оставил «Рюрика» на двух шлюпках; мы все вооружились и запаслись припасами на несколько дней. Перед отходом я взял несколько высот для хронометров и нашел долготу якорного места 161°12′20″ з., широта по многим наблюдениям определена 66°13′25″ с. Погода была прекрасная, дул слабый ветер от S; поставив все паруса, мы обогнули мыс, лежавший на NW от нас, и направились к северу вдоль берега, стараясь держаться к нему как можно ближе. В 50 саженях от берега мы нашли 2½-3 сажени глубины на весьма хорошем грунте. Корабли могут здесь стоять на якоре и производить починки в такой же безопасности, как и в самой лучшей гавани, тем более, что в разных местах глубина позволяет подходить к самому берегу. До полудня мы прошли 14 миль, я велел привалить к берегу, чтобы взять полуденную высоту солнца.

Берег был высок и утесист; с вершины небольшой горы, на которую взошли, мы увидели, что находимся на узкой косе и что берег, простирающийся к N, по-видимому, соединяется с лежащим на О. Это нечаянное открытие сильно нас опечалило; однако нам оставалась еще некоторая, хотя небольшая, искра надежды, поскольку соединение берега было видно не везде. Взяв углы и пеленги для описи берега, мы направились на восток к противоположному берегу; в середине фарватера мы имели 5–6 саженей глубины, но с приближением к берегу она значительно уменьшилась, и я, опасаясь сесть на мель, поворотил на N, прямо к берегу, усмотренному нами в полдень с вершины горы; когда же мы подошли к нему на расстояние 100 саженей, то нашли опять не более сажени глубины. День уже кончался, и матросы устали; я велел баркасу стать на якорь, а мы сами поехали к берегу на байдаре, так как и эта последняя не могла привалить, то мы прошли в брод еще саженей 20. Здесь мы расположились на ночлег и немедленно изготовили из английского патентованного мяса похлебку, которая особенно была приятна из-за порядочной прохлады. О-в Шамиссо лежал на S в 18 милях; со всех сторон мы видели берег, исключая только небольшое пространство на О, где море еще казалось открытым. Таким образом, я должен был оставить надежду найти здесь проход. Земля не доставила нам большого удовольствия; она поднимается сразу у самого берега на 120 футов и в виде плоской возвышенности, покрытой мохом, простирается, насколько взором охватить можно. Трава растет только на скате берега. Ночью началась буря с дождем; мы укрылись под нашей байдарой. 5 августа погода была дурная; я отложил дальнейшее исследование до благоприятного дня, и мы возвратились на корабль. 6 августа я исследовал проход, находящийся к О от острова Шамиссо, и не нашел в фарватере нигде более 5 саженей глубины.

7 августа в 8 часов мы оставили «Рюрик» при свежем ветре, чтобы исследовать восточную часть бухты. До полудня мы прошли так далеко вперед, что видели впереди соединение берегов; еще в целой миле от него глубина уменьшилась до 5 футов, и исчезла даже надежда открыть устье какой-либо реки. Мы нашли удобное для привала место; течение образовало здесь небольшую косу, около которой глубина была достаточная, чтобы баркас мог подойти к самому берегу, и я решил здесь переночевать. В близости от того места, где мы вышли на берег, находились две небольшие хижины нескольких футов вышины; каждая состояла из четырех столбов, покрытых моржовыми кожами. Казалось, что эти хижины не предназначены для постоянного жилища людей, а служат только хранилищем орудий и снарядов, употребляемых в звериных промыслах; мы нашли здесь весьма искусно выделанное оружие, я взял несколько стрел и на место их положил ножи и топор, на топорище которого было вырезано имя корабля и год.

Американцы, вероятно, посещают это место в удобное для звериной ловли время; кажется, что они имеют также оленей, потому что видели на берегу множество рогов этого полезного животного. Берег мало-помалу возвышается и достигает значительной высоты, но покрыт тучной зеленью только близ воды, а выше мохом.

8 августа. Мы провели неприятную ночь посреди бури и дождя; так как и утро не предвещало лучшей погоды, то я решил возвратиться на корабль, но едва мы успели проплыть половину пути, как начался жестокий шторм от SO; в баркасе открылась сильная течь, и мы употребили все усилия, чтобы опять достичь того места, которое оставили незадолго перед этим. Мы промокли насквозь, и, найдя здесь, как и везде в этих странах, большое количество плавника, я велел развести огонь; мы высушили свое платье и сготовили похлебку. Кажется, что судьба послала этот шторм, чтобы доставить нам случай сделать здесь одно достопримечательное открытие, которым мы обязаны доктору Эшшольцу. Хотя мы во время первого привала много прогуливались, но не заметили, что ходим по ледяным горам. Доктор, предприняв теперь более дальнюю прогулку, с удивлением увидел, что одна часть берега обрушилась и он состоит из чистого льда.

Узнав об этом, мы, запасшись лопатами и пешнями, отправились для исследования этого дива; вскоре мы дошли до одного места, где берег возвышается над морем почти отвесно на 100 футов, а потом, наклонно поднимаясь, простирается вдаль. Мы видели здесь громады чистейшего льда в 100 футов вышины, которые были покрыты слоем, поросшим мохом и травою. То место, которое обрушилось, подвержено теперь влиянию воздуха и солнечных лучей, а потому и тает оно так, что большое количество воды стекает в море. Множество мамонтовых костей и клыков (в числе которых нашел я один прекраснейший), выступавших на поверхности таявшего льда, служит неоспоримым доказательством, что этот лед первородный. Покрывающий эти горы слой имеет не более полуфута в толщину и состоит из глины, смешанной с песком и с землей. Лед мало-помалу тает под этим слоем, так что он скатывается вниз, продолжая и там питать приятнейшую зелень. Можно предвидеть, что по прошествии многих лет эта гора вовсе исчезнет, а ее место займет зеленеющая долина. По достоверному наблюдению мы определили широту косы 66°15′36″ с.

9 августа погода была прекрасная, и мы оставили в 6 часов утра это место. По прибытии на корабль я узнал, что в наше отсутствие к «Рюрику» приближались две байдары, но были отогнаны ружейным выстрелом, ибо из-за малочисленности остававшейся на корабле команды было дано приказание отнюдь не допускать американцев к кораблю. Так как описанное достопримечательное открытие было сделано доктором Эшшольцом, то по нему я и назвал исследованную нами губу. Берега ее кажутся необитаемыми, но надо полагать, что они посещаются в известные времена года для звериного промысла. Я не сомневаюсь, что между высокими горами есть река, однако мелководье не позволило ее исследовать. Позади восточной части залива Эшшольца виден высокий горный хребет. Прилив здесь продолжается 7, а отлив 5 часов; во время полнолуния вода подымается до б футов, а в 6 часов пополудни бывает самое большое полноводье. Течение бывает во время отлива 1¾, а во время прилива 1¼ мили в час. Прилив и отлив происходят правильно, последний быстрее первого. Во время сильного шторма от SO, бывшего 8 августа, высота барометра была 30,00 [762,0 мм].

10 августа я намеревался оставить залив с наступлением дня, но мне воспрепятствовали дождь и чрезвычайно пасмурная погода, во время которой нельзя было даже видеть берега. В 4 часа пополудни погода несколько прояснилась, и мы оставили залив Эшшольца при свежем ветре от SSO. Теперь я желал исследовать берег, лежавший от нас на S, и поэтому направился туда; чтобы не упустить из виду ни малейшего углубления и продолжать опись без перерывов, а с наступлением сумерек велел стать на якорь. Мы находились в 7 милях от лежащего на S берега; глубина была

7 саженей, грунт — ил; о. Шамиссо лежал на NO 41° от нас в 18½ милях. На SO 82° от нас находилась чрезвычайно высокая гора, вершина которой имела вид шапки. Нас посетила байдара, в которой было 8 человек, и нам показалось, что мы одного из них где-то уже видели. Американцы обращались с нами весьма презрительно, предлагая в замену показываемых им вещей только лоскутья собачьих и крысьих шкур; когда же они заметили, что мы издеваемся над их товарами, то и они начали смеяться от всего сердца, переговорили между собой и, наконец, посоветовали нам вдевать эти лоскутья в нос и уши. Они не отваживались взойти на корабль, наблюдали каждое наше движение и всегда были готовы обратиться в бегство; получив от меня в подарок несколько ножей и будучи весьма довольны, они нас оставили.

11 августа утром, в 4 часа, пользуясь ясной погодой, мы вступили под паруса. Я направил плавание вдоль берега к WSW, потому что исследование к О я считал излишним, поскольку с оконечности о. Шамиссо повсеместно ясно был виден берег. Вскоре мы приблизились к мысу, который, как мне казалось, образовал вход в губу; обогнув мыс и усмотрев свою ошибку, я назвал его мысом Обманчивым. Мыс этот весьма заметен, ибо одна сторона его состоит из высокой, круглой, отвесно поднимающейся из моря скалы. У берега стояло множество байдар, из которых некоторые приблизились к нам, чтобы выменять несколько мелких вещей. Американцы весьма искусно обманывали, поэтому я имел еще одну причину назвать этот мыс Обманчивым. На байдарах были также две молодые недурные девушки с украшениями из синего бисера в ушах; впрочем, одежда их мало отличалась от мужской; они имели на руках толстые железные или медные кольца; длинные волосы были сплетены в косы и обвиты вокруг головы. Когда мы обошли мыс Обманчивый, то увидели низменный берег, который терялся из виду на S; в большем отдалении показывались высокие горы, и я направил туда свой курс в надежде найти значительную реку; но так как глубина уменьшилась, то я в 2 часа пополудни стал на якорь на 5 саженях глубины. В 6 милях к W был виден низменный берег, имевший направление сперва к N, а потом к NO; на SO мы видели высокий берег, находящийся в окрестности мыса Обманчивого и простирающийся к W, где он делается совершенно низменным; на SW было открытое море. Здесь я должен упомянуть о двух горах, служивших нам основными пунктами при нашем описании, поскольку они, будучи выше других, всегда были видны. Одна из этих гор лежала от нас на SO 14° и очень заметна по вершине, имеющей вид ослиных ушей, поэтому получила название «Ослиные уши»; другая, имевшая очень большую плоскую вершину, лежала от нас на SW 47°; она имеет горизонтальное направление и издали кажется, будто на ней находятся развалины разрушенного замка, от которого осталось только несколько башен; впоследствии я узнал, что они являются каменными столбами, подобными тем, которые увидел вице-адмирал Г. А. Сарычев на берегах Ледовитого моря. Гору эту я назвал «Чертовой».

Дорожа каждой минутой хорошей погоды, я велел немедленно изготовить два гребных судна и предпринял со всеми моими товарищами поездку в ту сторону, где, как казалось, был морской пролив. Конечно, сегодня было уже поздно предпринимать исследование, но мы решили начать его с рассветом, переночевав на берегу; однако едва мы отъехали 200 саженей, как настал густой туман, принудивший нас возвратиться на корабль. Мы заметили скорость течения, которое составляло в час 1¼ мили; отлив продолжался 7 часов, а прилив — 4 часа.

12 августа в 4 часа утра мы предприняли во время прекрасной погоды вторичную поездку к проливу; так как глубина значительно уменьшалась, то мы были принуждены взять другое направление, которым подошли к берегу, находившемуся в 6 милях от корабля на W. Мы вышли на берег неподалеку от небольшой речки, вытекающей, как казалось, из озера; берег, хотя и высокий, был болотист. Здесь мы разделились на две партии: я с лейтенантом Шишмаревым пошел по берегу к S, надеясь проникнуть до пролива, а естествоиспытатели отправились в глубь земли, чтобы заняться ботаническими изысканиями; оставшиеся матросы между тем готовили обед. Пройдя около 4 миль, мы достигли мыса, где берег внезапно принимает направление от S к W и становится гораздо выше; с одного возвышения я увидел широкий рукав, в который втекала вода из моря и потом разливалась по многим излучинам между горами; это породило надежду, что по рукаву можно пройти на гребных судах и проникнуть далеко вглубь. В то же время мы приметили, что у самого берега была достаточная для наших судов глубина, а в середине рукава она еще увеличивалась; ширина его была от 1 до 1¼ мили, течение правильно переменялось и составляло в некоторых местах 2 мили в час.

Вскоре мы открыли стоявшую в 300 шагах от нас хижину, из которой вышли два американца, один старик, другой — мальчик 16 лет, вооруженные луками, стрелами и копьями. Пройдя половину расстояния от хижины, они взошли на возвышение и заняли там крепкую позицию, натянули свои луки и целили в нас стрелами, а старик кричал что-то ревущим голосом. Имея с собой трех матросов и полагая, что, может быть, их устрашило это превосходство сил, я приказал всем остановиться, снял о себя оружие и пошел один к этим героям; как только они увидели меня безоружным, то тотчас бросили свое оружие. Мы сердечно обнимались, несколько раз взаимно и сильно прикасались носами; я доказал мое дружественное расположение, подарив им нож и зеркало. Однако они не могли побороть боязнь; когда я позвал к себе своих матросов, то их недоверчивость проявилась снова, они нацелили стрелы на моих спутников и закричали, как прежде. Я отослал матросов и подал знак лейтенанту Шишмареву, чтобы он подошел без оружия; они приняли его, как и меня, и пригласили нас в свое жилище. Мы вошли в небольшой шалаш, имевший вид конуса и сделанный из моржовых кож; в углу сидела женщина с двумя детьми. Подле шалаша стояли две лодки, одна весьма маленькая, похожая на лодки, употребляемые на Алеутских островах, а другая большая, могущая поднять десять человек и служившая для перевозки шалаша и всего хозяйства с одного места на другое. Лежавшие здесь во множестве различные меха служили доказательством, что эти люди занимаются звериной ловлей.

16-летний мальчик, сын хозяина, имел очень приятное лицо, выражавшее большую живость и любопытство; он стал особенно внимателен, когда заметил, что мы записываем их названия различных вещей; с большим удовольствием он называл нам всякие вещи на своем языке и прилежно смотрел, как мы записывали эти слова на бумаге. Жене американца не понравилось, по-видимому, ничего, кроме моих медных пуговиц, которые она хотела тайком оторвать; так как это ей не удалось, то она послала своих детей; они, завернутые в меха, ползали вокруг меня, как медвежата, и старались откусить мои пуговицы. Чтобы спасти их, я подарил ей зеркало; оно вызвало большой спор между ними, все семейство вдруг захотело смотреться; я вмешался и дал одному за другим любоваться своим лицом; каждый, не узнавая сам себя, искал позади зеркала чужого. После этого хозяин постелил на земле вне палатки моржовую шкуру и, пригласив меня сесть на нее, подарил каждому из нас по куньему меху, получив в замену различные вещи, между которыми ему особенно нравился табак. Его жена была украшена, как и виденные прежде женщины, медными и железными кольцами на руках и бисером на голове. Я постарался дать уразуметь американцу, что я желаю знать, далеко ли этот рукав простирается.

Наконец, он меня понял и дал ответ следующим образом: сел на землю и показывал, как будто сильно гребет, девять раз переставал грести и столько же раз смыкал глаза и ложился головой на руку. Итак, я знал, что мне надо девять дней, чтобы этим рукавом достичь открытого моря; от радости я подарил ему еще несколько ножей, и мы поспешно возвратились к нашим судам, куда отец и сын нас проводили.

Старик был среднего роста и крепкого сложения; большими скулами и маленькими глазами он походил на всех здешних обитателей, так же как и вырезанными под нижней губой двумя дырками, которые были украшены моржовыми костями; эти дыры особенно обезображивают человека, когда кости вынимаются, поскольку тогда слюна беспрестанно течет по бороде. Оба провожали нас в легких кожаных рубахах, босоногие, с непокрытой остриженной головой. По пути мы с живостью беседовали и записывали множество слов из их языка; мы нашли, что слова эти имеют сходство с собранными Куком в Нортоновом зунде. На мой вопрос, откуда он получил бисер синего цвета, подержанный нож и другие европейские изделия, он указал мне на вход в залив, которым приходят к ним на лодках люди, меняющие бисер, табак и дерево для луков и стрел на меха и готовую одежду. Способ мены он объяснил весьма понятно: приезжий кладет на берег несколько товаров и удаляется; американец приходит, рассматривает эти вещи, кладет подле них столько мехов, сколько за них примерно хочет дать, и также уходит; затем опять приближается приезжий, осматривает, что ему дают, и, если доволен, берет меха, оставляя свои товары; в противном случае не берет ничего, удаляется еще раз и ожидает от покупщика прибавки. Таким образом весь торг производится безмолвно; нет сомнения, что чукчи выменивают здесь меха для торговли с русскими.

После этого мои три матроса присоединились к нам, чего американцы до крайности перепугались и хотели бежать; дружественное обхождение первых вскоре совершенно успокоило их, и мы рука об руку продолжали свой путь со смехом и шутками; при всем этом расположение духа дикарей казалось мне весьма принужденным. Наш разговор был прерван появлением зверька, во многом похожего на белку, но гораздо большего и живущего в земле. В Сибири он называется яврашкой; американцы, делающие из шкур этого зверя, находящегося здесь во множестве, свои прекрасные летние платья, называют его «чикчи». Мы старались поймать его для нашего собрания произведений природы, что нам едва ли удалось бы без помощи наших друзей, которые умеют бегать очень быстро; они с торжеством принесли зверя и от всего сердца смеялись над нашей неловкостью. Продолжая идти вперед, я увидел кулика и, желая знать, знакомо ли нашим спутникам огнестрельное оружие и какое впечатление произведет на них выстрел, убил его. Выстрел привел их в величайший страх, они смотрели друг на друга и не знали, оставаться ли им или бежать; когда же увидели, что им не причинено никакого вреда, то ободрились и стали осторожно поглядывать на мое ружье; старик, до того времени несший его, не зная, что у него в руках было, поспешно отдал хозяину. Застреленный кулик, к которому он не отваживался прикоснуться, вселил в него величайшее уважение к этому ужасному оружию, отец и сын не переставали выражать свое удивление по поводу этого чрезвычайного происшествия. Недалеко от нашего привала с нами повстречался Хорис, имевший в руках свою тетрадь, в которой были нарисованы здешние американцы. Увидев это, наши приятели безмерно радовались; но их изумление достигло высочайшей степени, когда Хорис, не останавливаясь, слегка начертил лицо старика: сын надрывался от смеха, увидев нарисованное лицо отца своего. Дойдя до своего привала и найдя похлебку готовой, мы сели обедать, между тем как наши приятели удивлялись множеству совершенно незнакомых вещей; особенно странным показалось им употребление ножей, вилок и тарелок. Мы дали им мяса и сухарей, но они не ели, а спрятали. Как только мы отобедали, то уложили все вещи и, имея попутный ветер, поплыли к проливу. Американцы, оставшиеся на берегу, пробыли еще долго на том месте, где мы обедали, и прилежно искали, не найдут ли чего для себя полезного, что мы, может быть, оставили.

Мы обогнули мыс, который образует вход в рукав и от которого берег сразу принимает направление к западу. Но наши старания проникнуть далеко вперед были тщетны, потому что мы ежеминутно встречали мели. Все-таки я был уверен, что в рукаве должен быть фарватер, так как мы часто находили подле самой мели 2–3 сажени глубины, да и течение было довольно сильное, по 2 мили в час. Это множество мелей произошло от сильного течения, которого здесь никак не могло бы быть, если бы рукав замыкался недалеко. Поэтому я считаю, что повествование американца справедливо и что этот рукав либо течет в Нортонов зунд, либо соединяется с заливом Шишмарева.

Промучившись несколько часов, мы пристали к берегу неподалеку от шалаша нашего приятеля; я велел разбить палатку, чтобы до крайности утомленные матросы могли отдохнуть, мы же укрылись под вытащенной на берег и опрокинутой байдарой; чашка чая была для каждого истинным наслаждением. Наш американец, кажется, испугался, видя нас в своем соседстве, немедленно уложил и дом и скарб в большую лодку и, соблюдая крайнюю тишину, оставил со всем семейством здешний берег. Я видел, как он шел по рукаву на веслах, поворачивая то вправо, то влево, вероятно, обходя известные ему мели, и как, наконец, после многих поворотов, он вышел на противоположный берег, где поставил свой шалаш.

Мы часто пробовали воду в рукаве и нашли, что она солона, как морская. Лучшей погоды, чем мы имели сегодня, желать нельзя: ни малейшее облачко не затмевало великолепное синее небо.

Обитатель Берингова пролива также может сказать: «Природа прекрасна!» К вечеру наш приятный покой был прерван извещением от часового, что 8 байдар идут под парусами к нам; мы уже видели раньше с одной высоты их отплытие из окрестностей мыса Обманчивого. Так как наше оружие было в совершенном порядке, то мы спокойно ожидали их появления. В каждой байдаре было по 12 человек; они привалили к южному мысу рукава прямо против нас в расстоянии неполной мили; вытащили байдары на берег и превратили их в шалаши. Американцы развели несколько огней и расположились около них; их собаки, которых было множество, бегали по берегу. Это соседство могло в самом деле сделаться опасным, потому что со мной было только 14 человек и потеря нескольких привела бы меня в несостояние завершить экспедицию. При всем том необходимость требовала употребить несколько часов на отдых; поэтому я поставил трех часовых с заряженными ружьями и отдал приказание палить при малейшем подозрении; все прочие легли, имея подле себя заряженные ружья; дикари сидели вокруг огней, кричали и били в барабан.

Поскольку дальнейшее исследование рукава заняло бы из-за многих мелей слишком долгое время, я отложил его до следующего года, надеясь тогда его продолжить на маленьких байдарах, которые хотел взять из Уналашки. Залив этот я назвал заливом Доброй Надежды [Гудхоуп], ибо мог надеяться сделать здесь любопытные открытия. Северный берег рукава поднимается до значительной высоты, но чем далее уходит в глубь материка, тем становится низменнее, и там встречается множество малых озер и речек. Южный берег рукава повсюду низменный, насколько можно охватить взором, и становится гористым только милях в 15 от нашего привала. Земля везде покрыта зеленью, но кустарника нет нигде. В час пополуночи мы пустились в путь; еще горели огни у дикарей, еще слышно было их пение, сопровождаемое барабанным боем, и это, в сочетании с ночной темнотой, скрыло от них наше отплытие. Выбравшись из канала, мы направились к кораблю, и так как не могли ничего видеть, то старались править вдоль берега. Едва мы пробыли полчаса в пути, как попали на мель, потому что наступил отлив и все места, через которые мы прежде могли пройти, превратились в песчаные мели; мы слышали, как свирепствовали вокруг нас буруны. Мы стали грести в другом направлении, но вскоре опять наткнулись на мель, где яростные волны угрожали поглотить нас.

Наступивший жестокий ветер увеличил опасность нашего положения, в шлюпке открылась сильная течь; беспрестанно отливая воду, мы до крайности истощили свои силы: не находил я никакого средства для спасения, ибо ежеминутно надлежало ожидать, что судно наше будет опрокинуто волнами. Байдара, на которой находились наши ученые, отстала от нас; несколько произведенных ими ружейных выстрелов, извещавших нас об опасности, в которой они находились, делали наше положение в самом деле ужасным, ибо хотя мы и ответили им выстрелом же, но не могли подать никакой помощи. Наконец, рассвет пришел нам на помощь; мы увидели путь, которым надо было идти, чтобы избежать бурунов; тогда и байдара, борясь с волнами, приблизилась к нам. Матросы употребили последние усилия, чтобы пересечь бурун (что было единственным средством пройти по нему, избегая опрокидывания), и таким образом мы спаслись. Кожаная байдара, будучи легче нашего баркаса, пробралась с меньшим трудом. Хотя мы ясно видели корабль, но до него оставалось еще 2 мили. А утомленные матросы с крайним трудом могли грести против жестокого ветра; наконец, этот последний утих, и мы при невероятных усилиях достигли «Рюрика» 13 августа утром. Нашим спасением мы обязаны только мужеству матросов, и я с большим удовольствием торжественно свидетельствую здесь, что в продолжение всего путешествия я был совершенно доволен поведением всего экипажа. Неустрашимое мужество и твердость духа матросов всегда меня радовали. Поведение их везде было примерным; как в местах известных, так и в новых странах видно было их тщательное старание предотвратить всякое дурное о себе мнение. Таким образом и самое затруднительное предприятие, совершаемое с русскими матросами, обращается в удовольствие.

Когда ветер в 5 часов утра совершенно утих, то нас посетили на двух байдарах американцы, которые всячески старались обманывать нас при мене мелочных своих изделий и от всего сердца смеялись, когда это им не удавалось. Общее обыкновение показывать сперва самый плохой товар они переняли, вероятно, от чукчей. Когда мы не захотели ничего более выменивать, то они вытащили из своих лодок несколько мехов чернобурых лисиц, которые мы выменять не могли, поскольку их отдавали только за большие ножи, которых у нас не было. Один из них, молодой и крепкого сложения человек, которого я считал за начальника, поскольку все его повеления исполнялись с точностью, после многократных приглашений и сделанных ему подарков отважился взойти на шканцы; он один из всех жителей зунда обнаружил такое мужество. Удивления, выражаемого им при осмотре многих новых для него предметов, никак нельзя описать; в глубоком безмолвии оглядывался он по сторонам, и не более как через четверть часа сошел опять в лодку, чтобы беседовать со своими внимательными товарищами о виденных чудесах. Мы подали ему аспидную доску, стараясь знаками внушить ему, чтобы он начертил направление мыса; он взял грифель и действительно начертил мыс, лежащий у южного входа в зунд, изобразив этот мыс в виде закругленной оконечности, на которой нарисовал множество жилищ, названных им «Кеги», куда он нас дружелюбно приглашал. На его байдаре мы увидели железное копье, которое я признал сделанным на одном из сибирских заводов, где они приготовляются для мены с чукчами. Когда наступило время их обеда, то они положили на середину лодки убитого незадолго перед тем тюленя и разрезали ему брюхо; каждый по очереди совал голову в разрез и высасывал кровь. Вдоволь напившись таким образом, каждый отрезал себе по куску мяса и ел его с большим удовольствием. Легко можно представить, каковы были во время этого обеда их лица, и без того некрасивые. В 9 часов утра при ясной погоде начал дуть слабый ветер от О, и мы, нимало не медля, снялись с якоря, чтобы идти вдоль берега к N. Широта якорного места была определена по наблюдениям 66°16′39″с., а долгота 163°41° з. Склонение компаса 27° W. Берег от залива Доброй Надежды принимал направление к северу, но так как мелководье не позволяло приблизиться к берегу, то мы были вынуждены довольствоваться наблюдением его с салинга. В 10 часов мы увидели крайнюю оконечность берега на SW 85°. Мыс лежал в 6 милях от нас и образовал южный вход в зунд. Я наименовал его Эспенберг, по имени моего друга врача, сопровождавшего капитана Крузенштерна во время его путешествия вокруг света. Отсюда направил я ночью курс к северным берегам.

14 августа в 8 часов утра дошли мы до мыса, образующего северный вход в зунд и названного мною именем Крузенштерна. Виденные мною при входе в зунд берега, которые я посчитал островами, были очень высоки: на простирающейся к W низменной косе находилось множество жилищ, и мы видели бегающих взад и вперед по берегу людей и две байдары, тщетно старавшиеся нас догнать. На одной высоте мы увидели строение, похожее на европейский магазин; землянки на косе имели вид маленьких курганов, огороженных китовыми костями.

От мыса Крузенштерна берег образует к NO бухту, а потом принимает направление к NW, где и оканчивается очень высоким мысом, который я считаю мысом Мульгравовым. По нашему определению он лежит под 67°30′. Кук, не имевший возможности делать наблюдения в тот день, когда здесь находился, определял широту мыса Мульгравова по корабельному счислению 67°45′. Хотя разность составляет 15', но если учесть, что мы, находясь в расстоянии 35 миль от мыса, могли ошибиться в определении его широты несколькими минутами и что в вычисления Кука, не имевшего вовсе обсервации, могла также вкрасться ошибка, то можно полагать с вероятностью, что среднее число из обоих исчислений близко подходит к истине и что, следовательно, настоящая широта мыса Мульгравова 67°37′30″. Долгота же наша сходится с исчислением Кука.

По данной мне инструкции я должен был отыскать безопасное якорное место в Нортоновом зунде и в будущем году оттуда продолжать исследование берега, но так как счастье привело меня в неизвестный доныне зунд, в которой имеется множество безопасных мест и от которого сухопутная экспедиция должна быть гораздо любопытнее и важнее, нежели от Нортонова залива, то счел я теперь плавание туда совершенно излишним. По общему желанию всех моих спутников новооткрытый зунд назван зундом Коцебу. Я твердо надеюсь, что этот зунд поведет меня в будущем году к другим открытиям, и хотя нельзя с достоверностью ожидать отыскания северо-западного прохода, я считаю возможным проникнуть гораздо дальше на восток, особенно если берег имеет большие углубления. Этот зунд должен со временем доставить значительные выгоды для торговли пушными товарами, которыми изобилует эта страна. Мы сами могли бы возвратиться с богатым грузом, если бы торг входил в число наших занятий. Наше правительство могло бы, по-моему, завести на берегах материка к северу от Берингова пролива несколько поселений по примеру английской компании Гудзонова залива, которая распространила свою торговлю далеко на запад; она имеет поселения очень близко от новооткрытого зунда и, без сомнения, воспользуется им для торговых сношений. Плавание в Беринговом проливе доныне было подвержено большой опасности, ибо мореходам не была известна гавань, в которой они могли бы укрыться от шторма или других несчастий. Теперь это затруднение отпало, и корабли, которые впредь будут посещать Берингов пролив, почувствуют всю важность этого открытия.

Жители этой страны, имеющие весьма здоровый вид, питаются, как кажется, одним только мясом морских животных, которое они едят большей частью сырым. Рыбы мы не видели по всему берегу Америки, ибо хотя мы часто закидываем наши удочки, но никогда ничего не поймали; поэтому я и полагаю, что здесь или вовсе нет рыбы, или же ее в это время года здесь не бывает. Дикари чрезвычайно любят табак, они его жуют, нюхают и курят и даже глотают табачный дым. По ежедневным наблюдениям, произведенным доктором Эшшольцом посредством ареометра, вода в зунде оказалась пресноватой, что, вероятно, происходит от тающего льда; однако может статься, что здесь находится значительная река, которая укрылась от наших исследований. В августе месяце здесь господствовал SO ветер, который при восходе солнца дул довольно сильно, а при закате утихал; погода была большей частью ясная. Высота барометра всегда при SO ветре гораздо большая, чем при всех других, какая бы ни была погода. Я приведу здесь только один пример: при SO ветре в пасмурную погоду высота барометра была 30,20 [767,1 мм], а при NO ветре, хотя погода была самая ясная, всего 29,50 [749,3 мм]. Средняя температура вне зунда была +9° [+11¼ °С], а в зунде +11° [+13¾°С].

Отыскав себе пристанище на будущий год, я желал воспользоваться остальным временем, в продолжение которого возможно плавание здесь, для посещения азиатского берега, ознакомления с тамошними обитателями и сравнения их с американцами; для этого утром я направил, при ONO ветре, курс к S, чтобы осмотреть берег в окрестностях мыса Эспенберга. Широта по полуденной обсервации была 66°48′47″ с. В близости мыса Эсперберга лежало два больших возвышения от нас на SO 18°, а мыс Крузенштерна — на NO 22°. Ветер утих, и так как весь следующий день, 15 августа, также было безветрие, то мне удалось взять несколько расстояний луны от солнца, по которым наша долгота составляла 165°15′30″ з.; показываемая хронометрами отличалась от нее только на несколько минут. Я намеревался пройти мимо Восточного мыса Азии [м. Дежнева] и достичь залива Св. Лаврентия, но так как 16-го и 17-го числа ветер при пасмурной погоде был сильный от S и SSW, то мы подвигались вперед очень тихо.