Глава четвертая. Плавание от Лимы до Петропавловской гавани. Пребывание в Камчатке с краткими замечаниями о сей области
Оставив перуанские берега, правил я так, чтоб безопасно пройти ночью каменья Гормигас {120} {*30},
а с утра 18 февраля велел держать прямо к западу; намерение мое было не
слишком приближаться к экватору, чтоб, не теряя свежего пассатного [307] ветра, достигнуть меридиана островов Галлиопагос{121};
тогда держать к северу; пройти экватор к западу градуса на три от сих
островов и, достигнув широты 13°, править прямо на запад до долготы 165°
О, потом держать уже по курсу к Камчатке. По всему, что я читал и
опытом знаю о плавании в Великом океане, сей плата мне казался
удобнейшим.
Вечером видели мы большое испанское судно, лавировавшее к югу.
Сего числа показалось много летучей рыбы, из которых одна, довольно
большая в своем роде, взлетела на шлюп.
Февраля 20, в широте 10 1/2°, долготе 83 1/2°, имели мы безветрие
с проливным дождем. Оное, вероятно, происходило оттого, что мы
находились в пределах, где кончается прибрежный пассат и начинается
настоящий, по всему пространству океана в тропических морях дующий,
потому что после сего свежий ветер стал дуть с юго-востока.
Не встречая ничего, примечания достойного, мы скоро шли по своему настоящему пути.
В широте 7 3/4°, долготе 90°, видели к северу во всю ночь сильную
и частую молнию. Это показывало, что экваторные дожди и громы,
сопутствуемые безветрием и сильными порывами, угрожали скорее нас
встретить, нежели как мы ожидали, что и действительно последовало. В
ночь на 25-е число юго-восточный пассат совсем утих, а ветер сделался от
севера с проливным дождем, и как мы последние три ночи видели к северу
почти беспрестанную молнию и теперь, будучи только в широте около 5°,
встретили тишину и дожди, то я имел причину полагать наверное, что мы
пассата лишились и должны будем широкую полосу около экватора проходить
при тихих ветрах и проливных дождях, чего я прежде не ожидал. Потому я
решился, удалясь опять к югу до 8° широты, править на запад до меридиана
островов Маркиза Мендозы {122}
и под оным уже пройти экватор. На сей конец в 6 часов утра стали мы
держать к юго-западу. Северный ветер с дождем продолжался часов до
10-ти, потом отошел к юго-востоку и дул до самой ночи с неровною силою,
но утихал и начинал дуть порывами с проливным дождем попеременно; в ночь
же на 26 февраля выяснело, и свежий пассат начал правильно дуть от
юго-востока.
Тогда я стал править так, чтоб итти близко параллели 7° до
долготы 115°, потому что в 1786 году в широте 7°04', долготе 112°
английский капитан Портлок видел стадо береговых птиц и несколько
черепах — явные признаки близости земли, почему я и надеялся, что нам
удастся, может быть, открыть оную, тем более, что наступили лунные ночи,
[308] которые позволяли нам в ночное время без
всякой опасности нести все паруса и видеть землю издали. Намерение мое
было около означенной долготы плыть по параллели 7 1/2°. Но я должен
заметить, что такие перемены курса отнюдь не мешали успеху нашего
плавания, потому что если я увеличивал расстояние от экватора, чрез
который впоследствии надлежало нам переходить, затем в большей широте
ветер дул свежее и ускорял ход наш.
Марта 3-го в полдень, мы находились по наблюдениям в широте
7°40'56'', в долготе по хронометрам 110°54'58''; следовательно, сего
числа перешли путевую линию Лаперуза и были очень недалеко от меридиана,
на котором Портлок видел признаки земли, почему мы с большим вниманием
смотрели кругом себя. Но, невзирая на ясную погоду и весьма чистый
горизонт, ничего не видали и даже признаков земли не имели.
4-го числа скоро после полудня стоявшие на вахте видели птицу
величиною с голубя, похожую на ястреба, которую они почитали береговою,
но я не успел ее видеть.
7-го числа примечательного случилось то, что около 10 часов утра
видели мы вдали стадо птиц, летевших к югу; оные казались не из рода
морских, а притом летели они прямо, как обыкновенно пролетные птицы,
итак, вероятно, что где-нибудь поблизости нас земля находилась.
8-го числа день был мрачный и дождливый; часто находили тучи;
солнце только изредка показывалось, В 4-м часу пополудни, когда широта
наша была 8°17'40'', а долгота 124°, увидели мы в некотором от нас
расстоянии множество птиц, которые издали казались чайками или
водорезами {*31},
летавшими над одним местом; я полагал их от 150 до 200, а некоторые из
наших офицеров до 300 насчитывали. Такое множество их подавало
основательную причину думать, что недалеко от нас должна быть земля;
почему, приведя в дрейф, бросили мы лот, но слишком ста саженями дна не
достали. Вечером же, в 8-м часу (в долготе 124 1/2°), несколько времени
летала вокруг шлюпа береговая птица.
Во весь сей день было пасмурно; дождливые облака с порывами ветра
находили временно почти до самой полуночи, а потом выяснело, и во весь
день уже при ясной погоде дул от востока весьма свежий ветер, с которым
шли мы по 8 и 9 миль в час. После полудня около шлюпа плавало множество
касаток, из коих в двух матросы наши попали острогами, но по причине
скорого хода они сорвались; у одной из них острогою разрезало всю спину,
и кровь лилась так, что след на воде оставляла, но касатка вместе с
прочими плыла и от шлюпа не отставала.
После полудня 13-го числа увидели мы остров Аугага, восточный из Вашингтоновых островов{123} {*32}, а на другой день прошли их. В полдень сего числа мы находились от острова Гиау{124}
к западу в 15 милях; тогда стали мы править к северо-западу, чтоб,
переменяя долготу, приблизиться к экватору и пройти оный около 150°.
Сначала я имел намерение продолжать мое плавание по параллели 8 и 7°
южной широты, до долготы 180°, в надежде найти какие-нибудь новые
острова. Но как в сей полосе бывали многие из мореплавателей, переходя
экватор, то и сомнительно, чтоб в ней могли находиться большие
неизвестные острова; а если и есть, то, верно, малые, ничего не
значащие. Экватор же я поспешил перейти для того, чтоб воспользоваться
лунными ночами; ибо, как известно, под экватором ветры беспрестанно
переменяются и дуют порывами, почему и нужно быть весьма осторожну; в
светлые же ночи можно несравненно более нести парусов и удобнее с ними
управляться.
Пройдя Вашингтоновы острова, мы тотчас встретили северо-восточный
ветер, который 15-го числа дул с довольною силою. С сего дня горизонт
стал быть всегда весьма облачен и тучи часто местами покрывали небо,
однакож было сухо; лишь ночью, в [309] 10-м часу, быстро через нас прошла туча с проливным дождем, но без порыва ветра.
В широте 2 1/2° заметили мы, что течение стало действовать весьма
чувствительно на наш ход к западу: сильное течение в сей полосе
Великого океана замечено всеми мореплавателями, здесь бывшими. После
полудня ветер стал понемногу утихать, а к вечеру и очень было стих; небо
покрылось темными тучами, и я уже ожидал, что скоро начнутся
обыкновенные под экватором проливные дожди и порывы ветра; однакоже
ночью прояснело, и ветер опять стал дуть свежо от северо-востока. 19-го
марта во 2-м часу после полудня прошли экватор в долготе почти 150°,
пробыв в южном полушарии без четырех дней 5 месяцев.
Пройдя экватор, имели мы несколько дней такие же погоду и ветер,
какие встретили, приближаясь к нему. 21-го числа вечером видели мы во
всех направлениях много разного рода морских птиц, почему на ночь
убавили парусов, чтоб нечаянно не приблизиться слишком к какому-либо
неизвестному острову; а 23-го числа в широте 6° встретили настоящий
пассатный ветер, который стал дуть постоянно и весьма крепко от
северо-востока, большею частию при пасмурной погоде.
Ночь на 27-е число была темная, и ветер дул крепкий; а так как
курс наш был чрез параллель и поблизости каменного рифа, означенного на
старых испанских картах под именем Вахо de Manuel Rodrigue (то есть мель
Имануила Родерика) {125},
то для предосторожности во всю ночь мы шли под самыми малыми парусами; а
на рассвете поставили их все и стали править так, чтоб более переменять
долготы. Многие сочинители нынешних морских карт выпустили острова,
камни и мели, назначенные на старых картах, и потому только, что
новейшие мореплаватели не нашли их в тех местах, где они положены на
оных. Но это правило может быть пагубно для многих несчастных
путешественников, ибо назначенные на старых картах острова и пр., по
всей вероятности, действительно существуют, только что географическое их
положение, по неимению в те времена средств, неверно определено.
Ветер был крепкий, так что иногда мы шли по 10 миль в час.
Марта 28-го, как ночь, так и день [310]
были пасмурные и облачные; однакож солнце иногда сияло. В 6 часов утра,
будучи в широте 13°, стали мы править к западу прямо, чтоб между сею
параллелью и 14° достичь 175° восточной долготы и потом уже держать
прямо к Камчатке.
До 6-го апреля мы шли своим путем, не встретив ничего
примечательного. Апреля 6-го оставил нас пассатный ветер в широте 20
l/2°. Когда это случилось, я думал, что ветер перешел к югу на время, а
потом опять задует пассат и доведет нас градусов до 30 широты {*33}, однакож после того все уже ветры были переменные, а погоды непостоянные.
Прошед столь великое пространство жаркого пояса, мы никогда не
имели утомительных жаров; свежий ветер прохлаждал воздух, а когда
случалась тишина, то почти всегда было облачно. На всем переходе жарким
поясом, в коем мы провели около трех месяцев, считая со вступления в
оный от мыса Горн, больных у нас было весьма мало, и те самыми
маловажными, скоро проходящими припадками, и весьма часто по нескольку
дней сряду не было ни одного больного. Это может свидетельствовать, что
наши люди, рожденные и воспитанные в холодной стране севера, способны
переносить и жар без вреда здоровью.
Нет плаванья успешнее и покойнее, как с пассатными ветрами, но
зато нет ничего и скучнее. Единообразие ненавистно человеку; ему нужны
перемены: природа его того требует. Всегдашний умеренный ветер, ясная
погода и спокойствие моря хотя делают плавание безопасным и приятным, но
беспрестанное повторение того же в продолжение многих недель наскучит.
Один хороший ясный день после нескольких пасмурных и тихий ветер после
бури доставляют во стократ более удовольствия, нежели несколько дней
беспрерывно продолжающейся хорошей погоды.
Мы шли к северу и в ночь на 8-е число прошли северный тропик.
Скоро после сего в широте около 28° терпели мы сильную бурю от
северо-востока, продолжавшуюся 7 или 8 часов. Во время случившейся тогда
перемены ветра вал, ударив в корму, изломал у нас висевшую за оною
шлюпку, и несколько воды попало в каюту.
14 апреля (день светлого воскресенья), будучи в широте 29 1/2°,
имели такой холод, какого давно уже не чувствовали: термометр стоял на
13°. Сего числа для высокого и пресветлого христианского праздника выдал
я нижним чинам в награждение за ревностную их службу и труды третное
жалованье: сей награды они по всей справедливости были достойны.
После сего, идучи с разными переменными ветрами к северу, при
погодах, также переменявшихся, не встретили мы ничего примечательного до
19-го числа, а в тот день, находясь в широте 34°, видели мы почти в
одно время несколько тропических птиц, много пучков морских растений,
множество разного рода медуз или моллюсков, а также и альбатросы в
первый раз еще показались и киты вечером были видны. Я здесь упоминаю о
сем по редкости случая, что в одном месте показались вдруг столь многие
животные, из коих некоторые по свойству своему принадлежат к двум
противоположным климатам, как, например, альбатросы и тропические птицы.
Впрочем, вообще я не говорю, когда каких животных, обыкновенных и
свойственных полосе места, мы видели, ибо об оных во всех путешествиях
почти на каждой странице упоминается.
Апреля 29-го числа после полудня увидели мы камчатский берег;
первая земля, открывшаяся нам сквозь мрачность, был Безыменный мыс,
лежащий на карте капитана Крузенштерна в широте 51°35 1/2', и камень, от
него находящийся к юго-западу в 5 милях. Прочие же берега и горы были
покрыты туманом или пасмурностью. От ближнего берега мы находились в 10
милях. После сего противные ветры, пасмурность с частым снегом и туманы
продержали нас трое суток у камчатских берегов, не позволив войти в
Петропавловскую гавань. Во все сие время берега, большею частью, были
открыты в пасмурности; иногда только местами [311]
могли мы видеть их сквозь мрачность, и очень редко, когда они
открывались на большое пространство. Тогда представлялись они в самом
странном виде, будучи от самых вершин гор до моря покрыты снегом.
Наконец, 2 мая, скоро после полудня, самый легкий ветерок стал дуть от
юго-востока. При помощи оного пошли мы прямо ко входу в Авачинскую губу.
Вход сей, по прочищении пасмурности, очень хорошо рассмотрели, а между
тем курс и расстояние до него определили по наблюдениям. Но ветер дул
так тихо и так часто совсем уничтожался, что мы, пользуясь, так сказать,
каждым дуновением его, ставили все паруса и не прежде половины десятого
часа вечера достигли устья прохода. Так как, приближаясь к нему,
засветло с салингов мы осмотрели, что кругом нас в виду ни одного куска
льда не было, проход же мне весьма хорошо известен, то я и решился итти
ночью, не желая пропустить свежего попутного ветра, который теперь начал
дуть. В проходе мы прошли несколько небольших льдин, не коснувшись ни
одной из них. В 12-м часу ночи вошли в Авачинскую губу, а в час
пополуночи на 3 мая, подойдя к Петропавловской гавани, стали на якорь,
совершив путешествие от Кронштадта до сего порта в 8 месяцев и 8 дней, в
продолжение которого времени мы находились в портах только 34 дня, а
прочее время все в походе. Больных у нас было весьма мало, и то самыми
легкими припадками, а часто и совсем не было.
Прибытие наше в Камчатку в такое раннее время, в какое никогда
еще, после кораблей капитана Кука, ни одно судно не приходило, и
величина шлюпа, по рассвете, привели жителей в немалое удивление.
Приехавший к нам офицер здешней экипажной роты Калмыков, мой старый
знакомый, которого я знал в прежнюю мою бытность в Камчатке, едва глазам
своим верил. Он был прислан от начальника области {*34}
поздравить нас с прибытием и привез от него несколько свежих съестных
припасов. От него мы узнали, что только три дня прошло, как Авачинскую
губу [312] сломало и лед вынесло{*35}{126};
следовательно, весьма кстати случилось, что противный ветер задержал
нас у берегов. В 8 часов мы салютовали крепости из 7 пушек и тотчас
получили равный ответ. Такая исправность меня удивила, ибо я знал, что
прежде всегда пушки по 8 месяцев в году лежали в сараях.
В 9 часов с некоторыми из наших офицеров ездил я к начальнику
области с рапортом о прибытии. Свидание мое с Рикордом было на сей раз
непродолжительно, ибо я спешил возвратиться на шлюп, ожидая, что на нас
понесет лед от берегов, где его было весьма много, что и действительно
случилось в 3 часа утра следующего дня; но лед был слаб и мелок, так что
мы свободно отталкивали его шестами, и он шлюпу ни малейшего вреда не
причинил.
Для выгрузки шлюпа непременно нужно было ввести оный в
Петропавловскую гавань, в которой стоял еще лед, почему Рикорд и я
согласились прорубить его. Употребляя для сего наших людей и береговую
команду, начали мы работу сию 3-го числа. Между тем; носящийся по
Авачинской губе лед нас часто беспокоил и принуждал по нескольку часов
отталкивать льдины шестами; а 10-го числа в 9-м часу утра свежим южным
ветром нанесло на нас пребольшую льдину, которую мы ни перерубить, ни
оттолкнуть не могли: льдина сия сдернула нас с якорей. Мы отдали другие
якоря; но она не пустила их на дно, почему и прижало нас к мели в самую
малую воду. Льдину мы скоро отвели, а прилив пособил нам во 2-м часу
пополудни отойти от мели без малейшего вреда.
С прибытия нашего время почти беспрестанно стояло прекрасное.
Ясные дни, светлые лунные ночи и легкие ветерки вознаграждали нас за
грозный вид здешних гористых берегов, покрытых снегом, которые мы имели
пред глазами. Пользуясь благоприятною погодою, мы посылали гребные суда
ловить рыбу в разные места здешней губы и имели большой успех. В сие
время ловилась только одна камбала: она здесь велика и вкусна. Мы ловили
ее такое множество, что достаточно было для всей нашей команды.
К 12 мая мы успели прорубить половину льда в Петропавловской
гавани, и как стоя в Авачинской губе, нельзя было нам поспешно выгрузить
шлюп и работа могла слишком продлиться, то на другой день вошли мы в
Петропавловскую гавань. Время тогда стояло прекрасное, при тихом ветре.
Но в 11-м часу ночи вдруг нашел от северо-востока порыв, который принес
нас к самому берегу, и шлюп стал на мель. Порывы стали находить часто с
большою силою, а потому стянуть с мели было невозможно. Опасаясь, чтоб
при отливе не повалило нас на бок, мы с большим трудом подтянули к себе
пустой охотский транспорт «Иоанн» и прикрепили свои борты и реи к его
бортам и мачтам. В таком положении мы оставались до утра. Потом, когда
ветер утих, мы завезли на глубину завозы, сгрузили со шлюпа много
тяжестей и в 9 часов вечера, при полной воде, сняли его с мели. Сей
случай не причинил шлюпу ни малейшего вреда, хотя в малую воду его
повалило к глубокому месту на 13 1/2°. На ночь остались мы в самом входе
в гавань, а на другой день вошли в оную и в удобном месте утвердили
шлюп как должно. Тогда ничто уже нам не мешало приступить к работе с
возможною деятельностью.
Величайшее затруднение нам предстояло в привозе балласта и дров:
первого нам нужно было до 8 тысяч пудов и надлежало брать оный от гавани
в 7 верстах; а дров надобно было более 25 сажен и должно было их рубить
в Раковой губе, в расстоянии от нас 5 верст. Если бы нам привелось сии
две необходимые потребности возить на гребных судах, то и в два месяца
невозможно было бы изготовиться к походу; но мы для сего употребили, с
позволения областного начальника, находившийся здесь охотский транспорт,
послав на оном [313] своих офицеров и матросов, и
он в три раза привез все нужное нам количество балласта и дров. За сию
поспешность обязан я деятельности и усердию мичмана барона Врангеля,
которому поручил я начальство над транспортом.
Между тем мы исправляли снасти и паруса; свозили на берег и
сдавали снаряды, назначенные для здешней области и для Охотска; красили
шлюп и пр. Работа шла, при деятельности офицеров и гардемаринов и
усердии нижних чинов, так успешно, что в половине июня мы совсем
изготовились. Надобно сказать, что мы не все время нашего здесь
пребывания проводили в работе и занятиях: офицеры и гардемарины были при
должности по очереди, почему имели время ездить на охоту, на теплые
воды{127} и пр.; а нижним чинам по, праздникам позволялось пользоваться прогулкою на берегу.
Начальник области употребил все способы, от него зависящие и
какие только состояние здешнего края могло ему представить, чтоб сделать
нам пособие и доставить разные удовольствия. Дом и стол его для всех
нас были открыты; по праздникам он приглашал вместе с нами чиновников
города и других почтенных людей, чтоб только доставить нам приятное
занятие. Супруга и сестра его обходились с нами, как с родными. Он
всякий почти день присылал к нам для стола чего-нибудь свежего: мяса,
дичины, рыбы, молока и пр.; даже нарочно для нас и для матросов наших
велел купить рогатого скота в Большерецке и пригнать сюда. Словом, я не
могу описать всех одолжений, которые он нам и всей команде делал. Следуя
его примеру, и другие живущие здесь почтенные люди оказывали нам
доброхотство, гостеприимство и услуги, всякий по своей возможности; [314] за что мы старались их отблагодарить, как могли.
О Камчатке так много было писано хорошего и худого, что я
совершенно излишним считаю предлагать читателю мои замечания о ней, но
не могу умолчать о счастливой перемене, последовавшей в сей области от
нового преобразования правления оной и от определения в начальники над
нею одного из самых справедливейших людей, который, живши здесь
несколько лет, имел случай и способность вникнуть во все дела сей
страны. Прежде еще своего назначения, он уже видел все бывшие здесь
злоупотребления и недостатки и знал, как пособить им. Рикорд при
назначении своем областным камчатским начальником находился в
Петербурге, а потому мог лично ходатайствовать за бедных здешних жителей
и доставить им пособие правительства, чего он и не упустил сделать.
Известно, что главную пищу большей половины камчатских жителей
составляет рыба, которую в четыре летних месяца они заготовляют на целый
год; а когда она дурно ловится, зимою бывает голод, и тогда многие
бедные люди питаются древесною корою. Но Рикорд исходатайствовал
дозволение выдавать, в случае нужды, из казны муку жителям по цене, в
какую она обходится казне, а бедным давать за половинную цену и дешевле,
смотря по состоянию просящего помощи. И так как здесь вольной продажи
муки нет, то теперь камчадалы и не от голода покупают оную из казны,
которая от того ничего не теряет, а, напротив, выигрывает тем, что люди
делаются здоровее и способнее к трудам.
Второй предмет не маловажнее первого, за который Камчатка обязана
нынешнему своему начальнику. Почти все из простого состояния здешние
жители обоего пола и даже дети заражены известною дурною болезнию.
Прежде лекаря из года в год объезжали область и помогали больным только
советами, а лекарства редко сюда привозились; но если бы и были они, то
можно ли таким образом вылечить болезнь, требующую диэты, покоя, теплого
жилища и пр. Ныне Рикорд учредил лазарет, выписал сухим путем все
нужные медикаменты, а морем мы ему привезли, по его же требованию, все
госпитальные материалы; притом истребовал он двух искусных врачей, из
которых один {*36} по гражданскому ведомству имеет попечение о больнице.
Сначала камчадалы, думая что их станут лечить попрежнему, то есть
без всякой пользы, не хотели вступать в лазарет; но после, узнав, как
их там хорошо содержат, кормят и пр., а более, увидев едва ходивших
прежде своих товарищей совершенно извлеченными, стали со всех сторон
привозить больных в лазарет, и Любарский своим искусством и старанием
справедливо заслужил полную их доверенность и благодарность.
Заведенная в Петропавловской гавани Рикордом ремесленная школа,
для которой мы, по его же требованию, привезли все нужные инструменты и
снаряды английской работы, также со временем принесет большую пользу
здешним жителям: теперь камчадал едет за 300 или 400 верст отдать в
починку свое ружье, которое ему необходимо, или сделать какую-нибудь
нужную ему железную вещь, потому что во всей области 3 или 4 слесаря и
кузнеца. Духовное училище, Рикордом же заводимое, так же останется не
без пользы.
Количество пороху и свинцу, выдающееся камчадалам из казны, по
ходатайству Рикорда увеличено, и бедные камчадалы перестали платить
непомерные цены за сии две необходимые для них вещи, которые они должны
были покупать у купцов. Лазарет военнослужащих, состоящий под
управлением также искусного врача {*37},
теперь на таком же основании, как и в других русских портах: лекарства,
инструменты и госпитальные материалы, по требованию Рикорда, присланы с
нами из Петербурга. Больных содержат хорошо; когда нужно, покупают
свежую говядину; а прежде хотя и находился здесь казенный рогатый скот,
но до прибытия Рикорда в Камчатку больных кормили медвежьим мясом, и то
весьма редко; впрочем, они ели, как и здоровые, летом свежую рыбу, а
зимою вяленую. [315]
Супруга Рикорда немало также приносит пользы здешнему краю,
подавая всем пример трудолюбия. Будучи рождена и воспитана в одном из
самых прекрасных климатов Российской империи, она с удовольствием
предприняла многотрудный путь с своим супругом чрез всю Сибирь, а потом
морем из Охотска в суровую Камчатку, где совсем не ропщет на ужасные,
неприступные горы и дремучие леса, никакого сравнения не имеющие с
родимыми ее украинскими долинами и садами, будучи довольна своим
супругом и своими занятиями, Она соорудила первую еще оранжерею в
Камчатке: о сем роде хозяйства здешним жителям и по слухам не было
известно; она научила их, что можно победить природу, не позволяющую
рано садить семена, деланием рассадников.
Я весьма счастливым себя почитаю, что сей почтенной даме мог
принести удовольствие, доставив в Камчатку фортепьяно и; парные дрожки
со всею упряжью. Первое удалось мне довезти в совершенной сохранности.
Для дрожек, к счастию, нашлись здесь две смирные и довольно статные
лошади, которые с первого раза пошли хорошо. Это был еще первый экипаж
на колесах в Камчатке от сотворения мира, и потому жители смотрели на
него несравненно с большим удивлением, нежели у нас стали бы смотреть на
того, кто по Петербургу поехал бы на собаках.
Заметив все главные и полезнейшие перемены, сделанные Рикордом,
не должно оставить без внимания и других, служащих к опрятности и
чистоте города. Теперь уже жители не могут ставить своих домиков где и
как попало, но обязаны строиться на показанных местах и наблюдать около
них чистоту, для чего учреждена полиция, которая запрещает бросать на
улицу всякую зловонную дрянь, столь же отвратительную для вида, как и
вредную для здоровья. Здесь кстати заметить следующий, достойный
похвалы, поступок Рикорда, показывающий уважение его к памяти людей, кои
были полезны свету, какой бы, впрочем, нации они ни принадлежали. По
новому расположению [316] города, памятник, воздвигнутый офицерами корабля «Надежды» над могилою известного английского мореплавателя капитана Кларка {128},
должен был бы стоять в самой худой части города, почему Рикорд решился
перенесть его на другое, приличное место. Для сего надлежало и прах сего
мужа перенести туда же; что он, с согласия здешнего духовенства, и
сделал в нашу бытность. Остаток гроба и прах были положены в другой ящик
и с пристойною церемониею, в сопровождении всех нас и стоявшей в ружье
здешней экипажной роты, был перенесен к назначенному месту и опущен в
могилу; причем память покойника гарнизон почтил 7 пушечными выстрелами.
Июня 15 вышли мы из гавани в Авачинскую губу. Я хотел в тот же
день отправиться в море, но тишина и противный ветер с густым туманом не
только продержали нас весь этот день, но и еще трое суток. Транспорт
«Сильф», под начальством лейтенанта Рудакова, назначенный итти в Охотск с
почтою, с коею и мои донесения отправились, терпел одну с нами участь.
Мы несколько раз покушались итти, но ветры всегда нас останавливали. В
сей промежуток времени Рикорд и другие господа с берега нас посещали и
всякий день присылали чего-нибудь свежего, а особливо много прекрасной
рыбы, называемой здесь хайко {*38},
которая ныне начала ловиться. Мы посолили несколько бочек рыбы для
морской нашей провизии, а также запаслись и черемшею: известно, что
растение сие сильно действует против цынги. 17 июня я в последний раз
виделся с Рикордом и распрощался, а 19 июня на рассвете, при тишине,
подняли мы якорь и помощью течения и буксира к 8 часам утра вышли из
пролива на простор, где вскоре задул ровный ветер от юга, с которым мы и
пошли в путь, взяв курс к Шипунскому мысу {129}.Источник: Головнин В. М. Сочинения. — М-Л.: Издательство Главсевморпути, 1949.
Источник: http://militera.lib.ru/explo/golovnin_vm3/04.html |