Сандвичевы острова (Продолжение)

Целый день в Ганаруро царило большое оживление; все разговоры вертелись вокруг возвращения Каремаку. Жите­ли обсуждали его героические дела, говорили о мятежнике, сыне Тамари, взятом в плен и сюда доставленном. Последне­го называли здесь принцем Джорджем. Мне довелось не­сколько раз его видеть и с ним беседовать. Этому молодо­му человеку не слишком приятной наружности было тогда 25 лет. Одевался он вполне по-европейски. Хотя сей «принц» воспитывался в Северо-Американских Штатах, у него оказа­лось не больше знаний, чем у простого матроса. Зато, как го­ворят, он в совершенстве усвоил многие пороки. Каремаку учредил за Джорджем постоянный надзор, поручив двум ери следить за каждым его шагом. Кроме того, пленника предуп­редили, что при первой же попытке к бегству он будет за­душен.

Кахуманна все еще оставалась на острове Отуаи, чтобы упрочить восстановленный там порядок. Эта женщина, иг­равшая значительную роль во время посещений Ванкувера, будучи весьма смышленой и обладая мужским складом ума, рождена, чтобы повелевать.

Каремаку, вернувшись на остров, оказал нам большую ус­лугу. Дело в том, что, как обнаружилось, большая часть мед­ной обшивки на нашем корабле отстала у киля. Оголенные участки днища могли быть изъедены червями. Чтобы устра­нить повреждение, необходимо было предварительно раз­грузить судно и подвергнуть его килеванию. Однако наш друг избавил нас от столь трудоемкой работы, прислав трех весьма искусных ныряльщиков. Эти островитяне, удиви­тельно легко работавшие под водой, сумели приколотить но­вые медные листы к корабельному днищу. Двое из них, снаб­женные молотками, заколачивали гвозди, третий подавал им материал. Следя по часам, мы установили, что эти труже­ники могли оставаться под водой до сорока восьми секунд. Каждый раз они всплывали на поверхность с сильно покрас­невшими и выпученными глазами. Это болезненное состоя­ние было вызвано чрезмерным напряжением зрительных нервов, ибо островитяне трудились под водой с открытыми глазами. Среди наших матросов имелось несколько искус­ных ныряльщиков. Они сами не смогли бы выполнить по­добную работу, но были в состоянии проверить сделанное другими. Эти матросы убедились в том, что вахуанцы успеш­но справились с порученным им делом.

Через несколько дней после прибытия Каремаку на ко­рабль явился посланец от Номаханны, пожелавший со мной говорить. Я велел провести его в мою каюту. Все одеяние островитянина состояло из рубашки и широкополой, соло­менной шляпы. Сбоку на шнурке, обвязанном вокруг шеи, висела сплетенная из тростника сумка. Парень имел весьма лукавый вид, словно собирался совершить что-то таинствен­ное. Поскольку он знал только свой родной язык, разговари­вать нам не пришлось. Дав понять при помощи жестов, что в его сумке находится нечто, предназначенное для меня, по­сланец вытащил оттуда пакет. Он долго освобождал послед­ний от обертки — многочисленных кусков материи местного изготовления [тапы]. Наконец показалось письмо, которое он мне вручил со словами: «Ароа Номаханна!» («Привет от Номаханны!») Островитянин постарался растолковать, что королева желает меня в тот же день посетить и потому про­сит прислать за ней шлюпку. Затем, произнеся длинную речь про «пала-пала», он удалился. Я послал за Марини, который следующим образом перевел полученное мной письмо: «Привет тебе, русский! Я люблю тебя всем сердцем больше, чем самое себя. Поэтому, видя тебя снова у нас, я испытываю такую радость, которую не может выразить наш бедный язык. Ты увидишь, как все здесь изменилось. Когда Тамеамеа был жив, страна процветала; теперь же все пошло прахом. Молодой король находится в Лондоне, Каремаку и Кахуман-на в настоящее время тоже отсутствуют, а заменяющий их Хинау не имеет достаточной власти над народом, чтобы при­нять тебя так, как этого требует твое высокое положение. Он не может посылать тебе в потребном количестве свиней, таро и батат. Как ужасно терзаюсь я при мысли о том, что мои обширные владения на острове Муве расположены столь далеко за морем! Если бы они находились ближе, ты был бы ежедневно окружен свиньями. Как только вернутся Каремаку и Кахуманна, тебя снабдят всем необходимым. С ними прибудет также брат короля. Но он еще мальчик, весьма неопытен и потому не умеет отличить хорошее от дурного. Я прошу тебя обнять от моего имени твоего царя. Скажи ему, что я охотно сделала бы это сама, если бы между нами не лежало огромное море. Не забудь сердечно покло­ниться от меня всему твоему народу. Мы с тобой христиане. Поэтому ты снисходительно отнесешься к моему неважному почерку. Голод заставляет меня закончить письмо. Желаю тебе с аппетитом и удовольствием отведать свиную голову. С королевским постоянством будет тебя бесконечно любить Номаханна».

Это оригинальное письмо было написано уверенной ру­кой, без помарок, большими, красивыми и четкими буквами. Адрес состоял лишь из тех слов, которыми начиналось по­слание: «Ароа руккини!» Номаханна трудилась над этим письмом почти ежедневно в течение нескольких недель. На­писанное она ни разу не изменяла. Полученный мною лис­ток был тот самый, на котором королева начинала писать письмо, и, следовательно, содержал разрозненные мысли, которые в разное время пришли ей в голову.

Вскоре всем в Ганаруро стало известно о том, что короле­ва мне написала. Здесь подражают всему, что она делает, а потому большая часть знати также решила почтить меня своими посланиями. Но так как им требовалось по меньшей мере столько же времени, сколько королеве, чтобы изло­жить свои мысли на бумаге, мне пришлось бы слишком дол­го ждать этих писем.

Выполняя пожелание Номаханны, я послал за ней свою шлюпку с офицером. Однако она прибыла лишь через не­сколько часов: столько времени потребовал, по словам офи­цера, ее туалет. Завершив его, королева попросила офицера взять ее под руку и проводить к шлюпке. Вот еще одно подра­жание европейским обычаям, влияние которых здесь уже до­вольно ощутительно.

Для обитательницы Сандвичевых островов Номаханна была на сей раз чрезвычайно элегантна. На королеве было шелковое платье абрикосового цвета, отделанное снизу ши­рокими черными кружевами. Пестрая лента шириной в ла­донь, завязанная спереди пышным бантом, делила пополам ее необъятную фигуру. На королевской шее красовалось изящное боа из желтых и красных перьев местного изготов­ления. Голову покрывала очень элегантная итальянская шля­па, украшенная китайскими искусственными цветами и сви­сающими с полей черными кружевами. Целая клумба цветов украшала ее высокую грудь, скрывая подбородок. На фоне этого великолепия резко выделялись ноги ее величества, на которых не было ничего, кроме мужских галош.

На Сандвичевых островах еще нет сапожников, и потому все ботинки и туфли ввозятся из Европы или Америки. По­скольку, однако, ни в одной из этих частей света не предпо­лагали, что бывают ноги столь огромных размеров, короле­ва оказалась без обуви, и ей не оставалось ничего иного, как ходить в галошах, ибо показываться босиком она считала не­приличным.

С большим основанием можно было бы упрекнуть Нома-ханну в том, что она не надела чулок и явилась в слишком ко­ротком платье, которое высоко обнажало ее коричневые, похожие на столбы ноги. Однако, считая себя одетой с коро­левской роскошью, она нисколько не была смущена столь ничтожным обстоятельством и имела чрезвычайно самодо­вольный вид.

В своем роскошном наряде и с зонтиком в руках короле­ва с большими усилиями поднялась по трапу, у которого я встречал ее вместе с офицерами. Достигнув последней сту­пеньки, гостья захотела сделать по всем правилам танцеваль­ного искусства реверанс, чтобы доказать свое знакомство с нашими обычаями. Однако реверанс не удался. Плохо вла­дея своими ногами, королева потеряла равновесие и навер­няка упала бы в воду, если бы ее не подхватили два здоровен­ных матроса.

Все, что Номаханна увидела на корабле, вызвало ее одоб­рение, но больше всего ей понравилась моя каюта. Усевшись на стоявшую тут софу, она тотчас ее продавила. Особое вни­мание Номаханны привлек портрет императора Александ­ра. Расположившись перед портретом на полу, чтобы не причинить новых повреждений, королева с интересом его рассмотрела, а потом сказала: «Маитаи ери нуи руккини» («Великий повелитель русских очень красив»). Номаханна сообщила, что прекрасно осведомлена о жизни в России. О Петербурге и особенно о самом царе ей много рассказы­вал сандвичанин Лаури, который совершил туда в 1819 г. пу­тешествие с капитаном Головниным на русском судне «Кам­чатка», а потом вернулся в родные места²⁹². Королева уверяла, что сама охотно побывала бы в России, если бы ее не пугали тамошние морозы, которые, по словам Лаури, поис­тине ужасны.

От Лаури Номаханна узнала, что люди в этой стране заку­тываются с ног до головы в меха и все же подвергаются опас­ности лишиться ушей и носа. Он рассказывал также, что мо­роз превращает воду в стекло, по которому ездят в больших ящиках, запряженных лошадьми, причем стекло не разламы­вается. По словам Лаури, дома в России высоки, как горы, и необычайно обширны, и он бродил по одному из них в те­чение трех дней, но так и не смог добраться до конца. Отсю­да видно, что Лаури несколько преувеличивал, но Номахан­на полностью доверяла его рассказам.

Похвалив нас за замечательное изобретение, позволяю­щее сохранять в домах тепло при помощи огня, королева за­явила, что, если бы ей пришлось очутиться в Петербурге во время морозов, она вовсе бы не выходила на улицу, а ездила гулять по дому. Затем Номаханна пожелала узнать, отчего у нас бывают холодные и теплые времена года. Я постарался объяснить ей причину этого явления в форме, доступной ее пониманию, причем вполне ее удовлетворил. «Лаури был прав, — заметила королева дружески. — В России есть очень толковые люди».

Вслед за признанием моей учености посыпался град воп­росов, которые не слишком меня радовали. Некоторые из них были совершенно бессмысленны; потребовалось немало времени, чтобы внушить королеве более правильные пред­ставления об интересовавших ее вещах. Вот некоторые из заданных вопросов: «Сколько дров ежегодно приходится сжигать на солнце, чтобы обогреть все страны на земле?», «Не могут ли все огни на солнце в один прекрасный день погаснуть от страшного дождя и не станет ли тогда на Ваху столь же холодно, как в России?» и т. д.

Мне хотелось возможно скорее отделаться от подобных вопросов, и, чтобы отвлечь внимание королевы, я предло­жил ей выпить вина. Оно имело успех, я преподнес ей еще бутылку, но не достиг своей цели, ибо любознательность не покидала королеву в течение всего ее двухчасового визита. Поэтому я был немало обрадован, когда Номаханна подня­лась, чтобы уйти. Покидая каюту, она заявила: «Раз у меня те­перь есть вино, то нужны и рюмки, чтобы его пить». С этими словами она взяла одной рукой подаренную мной бутылку, другой бесцеремонно схватила стоявшие на столе рюмки и лишь затем вышла на палубу. Там Номаханна сделала всем глубокий реверанс, после чего спустилась в шлюпку. Таким образом, высочайший визит закончился конфискацией мо­их рюмок. Впрочем, будучи сама весьма щедрой, Номаханна, вероятно, думала, что я их охотно отдал.

После возвращения Каремаку на Ваху его здоровье силь­но пошатнулось. Появились все признаки водянки. Нашим врачам удалось несколько облегчить его страдания. Когда я зашел его проведать, Каремаку сердечно поблагодарил за оказанную помощь и был так весело настроен, что все время шутил. Я в столь же шутливом тоне стал заверять больного, что мы смогли бы полностью восстановить его здоровье; для этого потребовалось бы только разрезать ему живот, вынуть внутренности, очистить их и снова положить на прежнее место. Каремаку, смеясь, ответил, что ради полного исцеле­ния готов согласиться даже на такую операцию.

Несколько старых женщин, присутствовавших при дан­ном разговоре, приняв все сказанное мною всерьез, быстро распространили в народе молву о том, как ужасно я собира­юсь обойтись с обожаемым ими Каремаку, в результате в Га­наруро началось большое волнение. Островитяне решили, что я намерен убить их вождя, и потому сразу меня люто воз­ненавидели. Каремаку сам известил меня о случившемся че­рез Марини, причем попросил, чтобы я в течение несколь­ких дней не съезжал на берег, пока ему не удастся рассеять все подозрения. Сколь благородны чувства, проявленные в данном случае как народом, так и его правителем!

На Сандвичевых островах господствовала в этот год эпи­демия. Очень многие умирали, проболев лишь по несколь­ку дней. В Ганаруро я наблюдал, как каждый день убирали трупы.

Больному здесь поправиться труднее, чем где бы то ни было. Стоит островитянину слечь в постель, как вокруг него собираются его ближайшие родственники, главным образом женщины. Они, плача, поют жалобными голосами похорон­ные песни, ибо считается, что такое пение должно исцелить страждущего или, по крайней мере, принести ему облегче­ние. Чем хуже чувствует себя больной, тем больше людей со­бирается вокруг него и тем громче все они завывают. Узнав о серьезности положения, в его хижину стекаются также друзья и знакомые; те, кому не досталось места внутри, тол­пятся снаружи. Собравшиеся причитают, плачут и воют, по­ка пациент не умирает. Безусловно, весь этот шум и постоян­ные напоминания о смерти, равно как и духота вследствие присутствия в хижине множества людей, приносят больно­му огромный вред. Многие умирают не столько от самой бо­лезни, сколько от проявленного к ним участия.

Закончив свои дела на Отуаи, Кахуманна вернулась в Га­наруро вместе с красивым тринадцатилетним мальчиком, братом короля. Я нанес ей визит и был весьма милостиво принят. Довольно высокая и полная, но не столь необъят­ной толщины, как Номаханна, Кахуманна гораздо старше последней. На ее лице видны следы былой красоты. Каху­манна была одета вполне поевропейски и значительно луч­ше, чем другая королева, усвоила наши обычаи. Ее наполови ну каменный, наполовину деревянный дом просторнее, чем жилище Номаханны, но обставлен не более роскошно. Он также имеет два этажа и снабжен балконом. Вблизи от ее ре­зиденции находится дом миссионера Бингхема. На руке у Ка-хуманны, как и у Номаханны, вытатуирована дата смерти Та­меамеа. Других татуировок у королев нет, да и вообще следы существования этого обычая теперь можно увидеть здесь весьма редко, и притом только у пожилых людей. Кахуманна несколько раз почтила меня на корабле своими посещения­ми, а также милостиво соизволила прислать письмо. Однако Марини уверял, что в нем не содержалось ничего, кроме вы­сокопарных фраз, которые он не в состоянии понять и тем более перевести.

Приближалось время нашего отплытия в Ново-Архан-гельск. Мы самым тщательным образом подготовили ко­рабль к предстоящим крепким и продолжительным схваткам с зимними северными штормами. Я ожидал теперь лишь возвращения нашего минералога Гофмана, который отпра­вился на местном судне на остров Оваи. Наш ученый намере­вался совершить восхождение на вершину Моу-на-роа, но, к сожалению, потерпел неудачу. Дело в том, что по распоря­жению Кахуманны ему были выделены в помощь два остро­витянина. И вот, когда путешественники, проделав полови­ну пути, поднялись на высоту 7000 футов над уровнем моря, где не только нет никаких поселений, но куда редко забира­ются даже самые отважные овайцы, его проводники наотрез отказались продолжать восхождение. Их останавливал от­части страх перед духами, которые якобы обитают на вер­шине горы, а отчасти и, по-видимому, главным образом хо­лод, уже ощутимый на этой высоте. Как известно, жители тропиков, избалованные теплом, совершенно не переносят холодов.

Канаки легли плашмя на землю, решительно заявив, что не сделают дальше ни шагу, хотя и знали, что будут наказаны за непослушание. Гофман сначала предлагал им значитель­ные подарки, затем стал угрожать заряженным пистолетом, но ничто не помогло, и ему пришлось двигаться в обратный путь. Все же эта экспедиция не была совершенно бесплодна: наш ученый сделал некоторые минералогические наблюде­ния и, кроме того, обнаружил чрезвычайно интересную пещеру.

Эта пещера врезается в гору под острым углом. Углубив­шись в нее на несколько сот футов, Гофман увидел водную поверхность. При скудном свете факелов не удалось устано­вить, сколь велико это подземное озеро. Поэтому было бы весьма интересно объехать его на лодке. Самое удивительное заключается в том, что в данном водоеме оказалась мор­ская вода и что приливы здесь чередуются с отливами столь же регулярно, как на берегу океана. Надо полагать, что Гофман расскажет об этом своем открытии подробнее.

Мы покинули гавань Ганаруро 31 января 1825 г. Перед от­плытием на корабль прибыл наш друг Каремаку, чему мы бы­ли очень рады. Благодаря помощи наших врачей он чувство­вал себя настолько окрепшим, что решился сопровождать нас за пределы гавани. Каремаку захватил с собой несколько двойных каноэ, которые буксировали наш корабль.

Когда мы вышли из гавани и оказались так далеко от бере­га, что могли больше не опасаться попасть в прибой в случае отсутствия ветра, Каремаку с нами дружески простился. По­желав нам счастливого пути, он заверил меня в том, что бу­дет сердечно рад нашему скорому возвращению. По его зна­ку крепость произвела пять пушечных выстрелов, на кото­рые мы ответили таким же салютом. Каремаку из лодки махал нам шляпой и кричал: «Ароа» — пока не исчез за рифа­ми, окаймляющими гавань. В это время поднялся свежий ве­тер. Вскоре мы потеряли из виду прекрасную землю, где так весело провели время. Впереди нас ожидала суровая борьба с зимними северными штормами.

Источник: Коцебу О. Е. Новое путешествие вокруг света в 1823—1826 гг.  М. «Наука», 1981 г.