Оставив порть Св.  Франциска, мы взяли курс на SW и шли по нем с переменными  ветрами до широты 27°.  Достигнув этой параллели, мы стали по возможности держаться ее, продолжая путь свой к W . Целью этого действия, было намерение отыскать два острова, нанесенные испанскими мореплавателями на карту около этой шпроты: Ricod'Ora и Rico-plata — острова, никем, ни Куком, ни Клерком, ни Ванкувером, не отысканные. И наши труды были напрасны; хотя мы два раза имели признаки близкого берега , потому что к нам прилетали береговые птицы, и море было покрыто травою и плавучим лесом, но самого берега мы не могли увидеть, почему, достигнув долготы 202°, спустились па S к острову Овайги пли Гавайэ.

17-го марта мы увидели этот остров; ветер сильно дуль от NO и так успешно подвигал нас вперед, что мы около полудня прошли пролив между островами Овайги и Муве. Оба эти острова принадлежат к высочайшим из всей группы; на остров Атой, самом крайнем к северу, подымаются три высокие горы, называемые Мон-Роа, Моно-Каап Моно-Моротай. Первая выше остальных и вечно дымится; она высотою 8,700 футов над поверхностью океана и находится на северо-восточной оконечности острова;потом следует, по величине, Моно-Каа, лежащая на южном концеи, наконец, Моно-Моротай—на северо-западном, недалеко от бухты Kиa-ракуа, знаменитой смертью Кука.

Когда мы прошли упомянутый пролив, около двух часов пополудни, и укрылись за остров Гавайэ, высоты его заслонило нам ветер, и мы совершенно заштилели. Стоя на одном месте, мы имели время рассмотреть прекрасные, очаровательные виды, представляемые этими островами. Сначала низменный берег в некотором отдалении начинает подыматься постепенно, доходя до высочайших гор, и переливаясь от самой темной зелени до светлой, пока она совершенно пропадает; вершины го рпредставляют глазу вид бесплодных скал, изрытых лавою, длинные остывшие потоки которой простираются местами до самого морского берега, где расположены дома или, лучше, шалаши туземцев, окруженные кокосовыми рощами, банановыми и хлебными деревьями. Словом, вид до того очарователен, что нельзя на него наглядеться. Слабый, иногда с берега подувавший, ветерок, приносил к нам благоухания; но нетерпение наше выйти на землю, которая в состоянии производить такие ароматы, было напрасно — ветер не допускал нас ближе к заливу Kиapaкya , почти единственному якорному месту около острова. Притом, полагая, что в селении того же имени или в ближайшем от него, называвшемся Тиататуа, найдём короля этих островов, нам и незачем было искать другого места, где бы можно было стать на якорь.

На другой день, то есть 18-го февраля ,нам удалось приблизиться к бухте на такое расстояние, что простым глазом могли мы различать людей, стоявших на берегу; но все-еще не могли мы достать лотом морского дна. У лейтенанта Лазарева была прекрасная собака, из рода ньюфаундлендов. Она по приближении к берегу беспрестанно лежала на сетке и с жадностью втягивала береговые благоухания; но наконец, видя себя так близко к берегу, не удовольствовалась этим, бросилась с борта в море и поплыла. Ни клики, ни брань не могли ее принудить возвратиться : она, с свойственною этой породе легкостью; плыла все далее и далее, не обращая на нас внимания. Посредством зрительных труб, мы, следовали за нею н видели, как она благополучно достигла берега, хотя мы были от него на расстоянии более 2-х миль.

«Открытие » находилось впереди нас, ближе к бухте Kиapaкya, и, пользуясь полосой ударяющего в паруса ветра, успело войтив бухту и стать на якорь, между тем как мы, штилюя, вертелись на одном месте, относимые только течением.

В таком положении находились мы до утра 19-го числа. Тогда увидели, что товарищ наш» опять снялся с якоря, и мы было уже стали отчаиваться выйти на берег; но вскоре «Открытие» подошло к нам и рассеяло наши опасения, сделав телеграф, что король, уже несколько времени назад, основал свою резиденцию на острове Вагу, имеющем превосходную гавань, и что по этой причине нам надлежало отправиться туда.

К 3-мчасам мы приблизились к малой бухте Тиататуаи совершенно заштилели; в это время увидели большую пирогу, сопровождаемую множеством малых, идущих к нам с берега. Вскоре они пристали к борту и к нам вышел на дек губернатор острова, дядя короля, известный под именем Мер-Адемса. Такой огромной человеческой фигуры мы не имели еще случая видеть: ростом он быль полных семь футов и соразмерно толст; он нам представился одетый в коричневом сюртуке, таком же нижнем платье и в круглой соломенной шляпе; впрочем он был без чулок и обуви ; по-английски изъяснялся он довольно-свободно; привез нам в подарок кокосовых орехов, бананов, ананасов, арбузов, патат или сладкого картофеля и таро, корня, составляющего главную пищу этих островитян, и о котором я ниже буду говорить подробнее. Матросы наши выменивали такие фрукты у других островитян на разные мелочи и моржовые зубы; но туземцы их не очень ценили и брали охотнее испанские пиастры, ценя их, впрочем, весьма низко. Они у нас пробыли до пяти часов. Тогда поднявшийся от 140 довольно свежий ветер заставил их удалиться, а мы к утру подошли к острову Вагу; но заштилев тут, принуждены были, провести ночь в море. После полуночи поднялся легкий SW ветер, с которым мы успел подойти к берегу, но штиль снова удержал нас в море, и мы должны были пробыть еще сутки под парусами, в виду покойной, прекрасной гавани.

21-го числа мы находились так близко от берега, что могли воспользоваться поднявшимся морским ветром, и войти в гавань ; но как она образуется из кораллового рифа, покрытого во время приливов водою и простирающегося широкою дугою от севера к югу—а мы знали, что вход находится только с этой последней стороны, то капитане наш, для безопасности, приказал, подняв на Фор-брам-стеньгекейзер-флаг и выпалив из пушки, потребовать лоцмана.

Вскоре мы увидели несколько пирог, гребущих к нам из гавани; на одной из них было два англичанина, матросы Ботл и Уорн. Первый, вышед на дек, отрекомендовал себя лоцманом его гавайского величества в гавани Ганаруро, и представил Урона в качестве ученика своего. Этот тот час воротился на берег, донести губернатору острова, по имени Поки, о приходе русского военного судна, и испросить позволение ввести его в гавань. Между тем ветер начал стихать и Ботл решился, не ожидая ответа ввести нас, тем более , что отказа ожидать было нельзя.

С помощью буксира, мы благополучно прошли проходе, который не шире ста сажень и бросили якорь на глубине девяти сажень, прямо против крепости Кагуманна, которая нам тотчас отсалютовала восемью выстрелами, и получила столько же в ответ на свое приветствие.

Вскоре после нас вошло «Открытие» и было встречено тою же почестью.

 Крепость Кагуманна, названная так по имени мачехи царствовавшего короля, построена не у входа, а на низменном берегу, против самой середины гавани, и состоит из квадратного редута с низким земляным валом, на котором поставлены тридцать два чугунных орудия разного калибра, начиная ото 12-ти-фунтовойпушки до 48-ми-фунтоваго единорога; все они стояли на морских лафетах.Инженер, строивший эту крепость, видимо был из туземцев, ибо для нее нельзя было избрать худшего места. Берег, на котором она стоит и самый вал, так низки, что ядра, с самого малого военного судна могли без труда сбить орудия с лафетов, и заставить их молчать.

Гавань Ганаруро одного имени с селением за крепостью, простирающимся вдоль берега, не очень-велика, и может вместить не более пятидесяти, судов, но очень покойна. Коралловый риф, защищающий ее от морской зыби, оставил столь узкое отверстое, что

(*) Около берегов полуденных стран земного шара, обыкновенно, ежели тому не попрепятствуют сильные штормы или ураганы, ветер дует ночью с берега а днем на берег, достигая к полуночи и к полудню большей своей силы.

зыбь во внутрь не может проникнуть, тем более, что проход находится на западной стороне острова, а в тропиках где господствуют пассатные ветры, волнение обыкновенно идет от востока. Эта природой созданная гавань — единственная по всей группе гавайских островов, и так как она образовалась от кораллового рифа, которые обыкновенно постепенно разрастают, то проход должен со временем закрыться, и тогда мореходцы лишатся покойного, прекрасного места, для отдыха и запаса свежею провизиею и водою. Некоторые старики из туземцев помнили, что проход был втрое шире тогдашнего. Берега, до гор, составляющих, внутренность острова, представляются в виде наклонной долины, покрытой вечною зеленью, окраенной около самой воды узкою песчаною полосою, за которою полукружием расположено селение Ганаруро, состоящее из шалашей туземцев и двух домов, построенных на европейский манер. Один из этих домов, лежащий прямо против пристани, построен американскими купцами, в два этажа, из досок, и продан королю; но король сам не живете в нем, и отдал его мачехе, Кагуманне; в верхней этаже ее покой, а внизу помещается придворный штат. Другой дом , лежащий на северо-восточной, оконечности селения, каменный, окруженный такою же стеною, вышиною в 6 футов, принадлежал одному испанцу, там поселившемуся, по имени Марини. Дома, или лучше шалаши островитян, расположенные без правила, то по нескольку вместе, то по одиночке, построены в виде домовой кровли из жердей, прямо на землю поставленной, покрытой длинною травою. Оконные отверстия находятся в редких шалашах, за то почти каждый имеете двое дверей, с противоположных сторон шалаша; двери завешаны только циновкою; шалаши у простого народа величиною от 2 до 4 квад. саж.; королевские и те, которые принадлежат его вельможам, гораздо просторнее и имеют до двадцати квадратных сажень. Внутренность этих шалашей у всех одинакова; то есть, пол, покрытый весьма чистыми узорчатыми травяными циновками, имеет в одном конце возвышение, которое отделяется от остальной части шалаша занавесом из того же материала и служит спальною; вся разница королевских, шалашей от простонародных, состоит

в том, что стены в королевских, обшиты циновками. Селение кажется весьма большим, потому что у самого бедного сандвичанина должны быть два шалаша — один для него и сыновей, а другой для жен и дочерей; король же и вельможи имеют для каждой жены и дочери особый шалаш.

Вправо от селения, в расстоянии трех верст, около самой подошвы гор, американские миссионеры из секты моравских братьев основали, с дозволения еще покойного короля Тамеамеа 1-го, свое жилище; состоявшее тогда из двух небольших дощатых домов со службами и из большого шалаша, в виде дома построенного и служившего церковью.

Прямо за селением начинаются плантации жителей. В нихъ они садят сахарный тростник, пататьи или сладкий картофель, достигающий величины человеческой головы и имеющий приторно-сладкий вкус, арбузы, дыни, ананасы и, европейцами привезенные, огурцы; но главный предмет, разводимый ими — корень, называемый таро, и иньямы—весьма сходные между собою как наружным видом , так и вкусом. Таро, корень похожий видом в величиною на нашу брюкву, с тою только разницею, что имеет черную наружную кожу и белую как снег внутренность: он любит мокрую, болотистую почву, почему разведение его сопряжено с большими трудами. Посеяв таро, жители обносят место земляным валом, который для большей прочности одевают дерном и проводить туда, из близь текущей речки, воду, которую по испарении возобновляют. Один раз засеяв такое место, не нужно повторять посевы после каждого сбора плодов; выдернув корень отрезают его от листьев, оставляя небольшой кусок плода при зелени так, чтоб листья могли держаться не распадаясь, и втыкают их назад в то же место : через три месяца корень возобновляется, и опять может быть отрезан. В хорошем грунте и при бдительном присмотре, процессию эту можно повторять до десяти раз. В пищу корень употребляют следующим образом: обмыв в морской воде, кладут корни, завернутые, каждый особо, в банановые листья в ямы, в земле вырытые, булыжником обложенные и раскаленные, закрывают их раскаленными же каменьями и засыпаюсь яму землею; чрез несколько часов корни иссекаются; тогда очищают их от кожи и растирают в корытах, разбавляя тесто горячею водою до тех пор, пока из него сделается кисель или, лучше, масса, на разведенный крахмал похожая; тогда корень готов и употребляется туземцами при всяком другом кушанье как хлеб. Этот корень имеет странное свойство: не  печеный, а вареный, производит нестерпимую жгучую боль во рту и в горле : чтобы избегнуть этой жгучести, его надо варить раза три, давая ему сначала всякий раз остыть; таким образом приготовленный, потом разрезанный на пластинки и поджаренный в масле, корень этот составляешь весьма приятную и здоровую пищу. Иньямы не имеют этого свойства, и потому островитяне не так любят их; иньямы не могут быть обращены посредством растирания в кисель.

Кроме этих овощей, туземцы во множестве разводят каву или аву, давно известную из описаний других путешественников; но теперь употребление ее выходит уже из обыкновения, особенно между простолюдинами, и только одна знать пьет из нее приготовленный напиток.

Из фруктов здесь водятся: кокосовые орехи, бананы, пизанг, хлебный плод, апельсины, лимоны и виноград. Последние три сорта завезены сюда за несколько перед этим лет и растут очень успешно, кроме винограда, для которого, хотя он испанцем Марини рассажен в тени, климат слишком тепел.

Относительно царства животного, нет страны беднее этих островов; впрочем, это свойство общее со всею Океаниею. Из  четвероногих есть там крысы и мыши ; из домашних животных туземцы имеют свиней, коз, собак и кошек: последние завезены со времен открытия островов; а в недавнем времени привезены лошади, рогатый скот и овцы.

Тогда царствовал король Тамеамеа II, сын преобразователя и покорителя всей группы островов, Тамеамеа I , о котором г. Коцебу, в описании своего путешествия кругом света на бриге «Рюрик» , весьма подробно говорит. Сын принял имя отца по восшествии на престол, а до того времени его звали Pиo-Лио . Он имел тогда около.25 лет , был очень некрасивой наружности и не отличался, как прочая знать, большим ростом и вообще прекрасным телосложением. Умственные его способности также были не из ряда вон, почему мудрый отец его, зная слабость сына, при смерти постановил, чтоб любимая жена его, вышеупомянутая королева Кагуманна, участвовала в правлений. Он казалось, быль очень доволен этим распоряжением своего родителя и почти ни чем не занимался; целый день проводил в своем шалаше, окруженный любимцами, и попивая аву или ром, и редко кап — мадеру, которую он  предпочитал всём винам. Иногда для разнообразии садился он в свою прекрасную яхту и катался по островам в сопровождении своей любимой жены, Камегамеги, умершей в последствии с ним вместе в Англии.

Покойный король Тамеамеа I, при жизни своей, несмотря на просвещенный образ своих мыслей относительно религии, не хотел вводить на островах, им покоренных, новую веру; но на смертном одре завещал сыну и правительнице Кагуманне стараться постепенно это делать. По смерти его первым делом их было уничтожить Табу, сжечь идолов и разорить мораи; итак жители не имели ни какой религии, потому что уничтожив старую, христианской веры не приняли, хотя имели уже наставников. Миссионеры, о которых выше было говорено, назывались : старший Биньям, младший Ферстер; при них находился кистер или дьячок по имени Ламис и один земледелец. Ламис сверх своей обязанности управлял маленькою типографией, в которой печатался тогда переведенный миссионерами на гавайский язык краткий катихизис и азбука, латинскими буквами. По прибытии их в 1818 году, король, отвел, им земли и дал рабочих, позволил проповедовать христианство и крестить, кто захочет; но сам не принял веры, полагаю, из лени. Миссионеры завела школу, в которой обучалось до тридцати детей письму, чтению, первым началам священной истории и закону Божию. Все взрослые и особенно вельможи, следуя примеру своего правителя, чуждались миссионеров и не хотели принять не только христианской веры, но и никаких наставлений, ни относительно правления, ни хозяйства, особенно хлебопашества, хотя своими глазами могли удостовериться, что европейцы лучше обрабатывают землю. Разработанные и засеянные пшеницею и кукурузою (которая, впрочем, уже была на островах до миссионеров), поля ожидали богатой жатвы. Причины этого равнодушия туземцев к лучшему, нельзя было искать в одной лени и приверженности к старому, но более в наущении живших на островах европейцев, из которых опять отличался один беглый французский матрос, по имени Rives. Они находили для себя выгодным, чтоб жители этих островов оставались в невежестве, боясь, что учение миссионеров исправит, нравственность этого народа, особенно женщин, ведших довольно развратную жизнь, и что тогда им  невозможно будет более удовлетворять своим страстям: сластолюбию и жадности обогатиться посредством обмана—деньгами, вырученными у американцев и прочих командиров судов, посещавших гавань Ганаруро. В то время разврат на этих островах господствовал еще в полной силе, особенно в Вагу, так часто посещаемом европейскими, а более всего американскими китоловами. Незамужние женщины не знали стыда; замужние же, из боязни быть обличенными перед своими мужьями, были более воздержны и бывали в связях только с иностранцами; часто сами властители продавали своих супруг из корысти; если которая-нибудь из них бывала уличена в связи с соотечественником, то смерть была неминуемым ее жребием.

При нас многоженство было почти в общем обыкновении, особенно между вельможами. Король имел семь жен, губернатор острова, человек прекрасный, не старее двадцати двух лет—столько же. Сколько миссионеры против этого обычая не восставали, но он оставался в силе по старому, хотя они и приводили себя в пример, уверяя жителей, что чрезвычайно счастливо живут и с одною женою.

Странно, что вельможи на этих островах разительно отличались от простонародья своим наружным видом. Простой народ—более среднего роста и сухощав; вельможи —почти все исполинского роста и тучны . Чему приписать это различие? Лени ли, в которой они приводят!» свою жизнь, или совершенно беззаботной жизни?

 Народ разделялся только на два класса, вельмож и простонародье. Первые происходили от родственников кациков или королей, как прежних династий, такт, и нынешней. До Тамеамеа I, каждый острове имел собственного короля, независимого от других, управлявшего народом совершенно деспотически. Тамеамеа соединил все острова под один скипетр и назначил губернаторов острова, кроме одного —Атоса, который сохранил своего короля, платившего только дань. Люди, составлявшее второй класс хотя не были настоящими рабами, однако ж безвозмездно должны были работать для первых; из них набираются матросы и солдаты, составляющие военную силу этих островов.

24-го марта увидели мы входящую в гавань эскадру мелких судов, под сандвичским флагом, состоящую из двух бригов и четырех шхун: из них одна, шедшая впереди, была собственная яхта короля, на которой и сам он находился. Эта яхта куплена им у одного американского купца за 80,000 пиастров, и хотя была отделана внутри позолотою и зеркалами и имела 16 медных каронад 12-ти-фунтового калибра, однакож никак не стоила этой огромной суммы. Король, в сопровождении наставника своего, по имени Краймоку приставленного к нему еще покойным отцом его, тотчас по прибытии своем на берег, пошел посетить больную свою мачеху. Вслед за ним, и мы вышли на берег и, отправились туда же, желая сделать ему визит. Нас ввели в верхний этаж; мы полагали, что увидим в комнатах королевы-правительницы, хотя не королевское убранство, однако ж, по крайней мере, некоторую меблировку; но как же мы удивились, когда нам, вместо всего , этого бросились в глаза голые стены и пустая большая комната. Пол был покрыт циновками, на которых посреди комнаты лежала больная королева Кагуманна: ее лечили бабы, по-сандвически, то есть , коленками давили ей живот из всех сил, причем не только сами лекарки, по и с дюжину других баб, сидящих в одном углу комнаты, выли и кричали раздирающим душу голосом; на крик этот отвечала так же бесчисленная толпа туземцев, расположившихся внизу. Когда король вошел, мачеха приподняла голову и заплакала; это было новым сигналом к всеобщим крикам, к которым пристал и сам король с своею свитою. Процессия эта продолжалась с полчаса; потом король выгнал всех из комнаты и  стал на колени подле мачехи, которая, поговорив с ним, потребовала от нас лекаря. Г. Ковалев, лекарь с «Открытия», находился с нами; он взялся тотчас за дело и через несколько дней, вылечил королеву. Она была женщина лет пятидесяти и настоящая великанша; когда мы вошли, ее еще мяли женщины, а она лежала на полу.

Посидев, или лучше, постояв несколько времени, потому что сидеть было не на чем, кроме как на полу—король пошел в свои шалаш и пригласил нас с собою. Прибыв туда, первым делом его было

снять с себя всю одежду, состоявшую из белой фланелевой куртки, такого же нижнего платья, рубахи, башмаков и круглой соломенной шляпы; вместо всего этого он надел свой маро, род узкого пояса, один конец которого проходит промеж ног и закрепляется на спине за тот же пояс. Этот маро составляет единственную одежду мужчин, и сделан из материи туземного изделия, приготовляемой из коры папируса следующим образом: содрав с дерева кору, они мочат ее в известковой воде около двух недель; потом, вынув ее, растягивают на досках и складывают краями вместе, столько, как широка нужна им материя; после бьют ее плоскими вальками, поливая тою же водою до тех пор, пока она сделается тонка как бумага; в таком виде сушат ее на солнце, потом растирают руками, пока сделается мягкою. Ее красят разными растительными красками весьма ярких цветов. Раздевшись, король лег на циновки и пригласил нас сделать то же. Тут он начал расспрашивать нас, посредством переводчика, француза Rives, о России, причем  изъявлял желание посетить императора Александра — об американских колониях наших, известных ему по экспедиции какого-то искателя приключений доктора Шеффера, уверившего управляющего Баранова, что нет ничего легче, как занять остров Вагу, откуда был он удален покойным отцом короля — и, наконец, о цели нашей экспедиции, которую он никак не мог понять и спросил: какое дело нашему императору, вода или земля находится на севере? Капитаны наши просили у него позволения раскинуть на берегу палатки для астрономических наблюдении, и он тот час приказал отвести нам место по правую сторону крепости. Когда мы хотели откланяться, ему вздумалось пригласить нас на свою яхту. Он опять оделся, и поехал на нашем катере с нами вместе; на яхте нас потчевали вином и фруктами. Когда мы отвалили, он приказал салютовать пятью выстрелами, на которые ему ответили столькими же с «Открытия».

На другой день его гавайское величество удостоил нас чести своего посещения. Он явился в английском адмиральском мундире, в соломенной шляпе и в башмаках на босую ногу; его сопровождали вышеупомянутый Краймоку—губернатор Поки, также как и король, в мундире английского флота — и любимая жена его, Камегамега в белом атласном, платье, хотя голова ее была убрана по-гавайски, а ноги были вовсе без обуви. Позади короля, королевы и каждого из вельмож, ходил один прислужник, носивший плевательницу; в качестве переводчика в этот день находился при короле испанец Марини. Все они сошли в каюты, сели за стол вместе с нами, и ели наши кушанья с большим аппетитом, не забывая однако своего любезного таро, привезенного ими с собой; вина они мало пили, и больше употребляли ром, так что встав, из за стола почти все были пьяны. Король, отъезжая, просил нас через день к себе отобедать; ему салютовали девятью выстрелами, на которые с яхты и потом с крепости отвечали столько же. В назначенный день мы приехали к королю. Столь, накрытый по-европейски в одном из больших, его шалашей, блестел множеством серебра и хрусталя; обед был в английском вкусе. Кроме нас, были миссионеры, европейцы острова и три капитана американских, судов. Король в этот день был одет в морской английский генеральский мундир. Церемониймейстером был Француз Ривес, а кушанье приготовлял, повар с одного из американских судов; вани были отличные. Во время обеда пили за здоровье нашего императора, короля и американского народа. Из, этого видно, что он старался перенимать обычаи просвещенных народов, но это было ему не к лицу: он даже не умел сидеть на стуле и никогда не употреблял ложки, ножа и вилки.

Военная сила короля состояла из нескольких тысяч солдат, расположенных на всех островах; они были обмундированы в английские красные мундиры, но без нижнего платья и головного убора. Нельзя было без смеха смотреть на них ; потому что они, при своей красной коже, походили на наряженных обезьян. Ружей хранилось в крепости, построенной на горе за селением Ганаруро, 40,000; там же было несколько полевых, орудий с принадлежащими к ним зарядными ящиками и всеми принадлежностями. Флот состоял, из девяти бригов и четырех шхун, вместе с яхтою. Эти суда управлялись англичанами, а матросами были туземцы. Капитаны не могли нахвалиться проворством и сметливостью этих, людей. Плавание гавайских, судов, простиралось не только по островам, но они ходили даже в Кантон; в наступающее лето король хотел отправить один бриг с солью в Камчатку, чтоб взять оттуда соленую и вяленую рыбу , до которой Гавайцы большие охотники, но приготовлять ее не умеют.

Доходы королевские не определены и зависят от обстоятельств, потому что, постоянных податей или сборов нет. Когда король нуждался в деньгах, то приказывал выстроить себе новый шалаш, а старый сломать. Перебравшись, у дверей ставил, он большие глиняные горшки, у которых, стояли часовые и один из приближенных короля; по всему острову посылали гонцов с известием об этом, и всякий подданный мужеского пола, старее десяти лет , обязан был бросить но испанскому пиастру в горшок. Этот сбор повторялся два и три раза в год на каждом, острове, смотря по надобностям короля. Так как остров , на котором он имеет свое пребывание, обязан содержать съестными припасами большой двор и короля, то король часто переезжает с одного острова на другой, но более всего живет он на Гавайэ и Вагу; почему прочие острова должны иногда провизию присылать в местопребывание короля. Другой доход состоял, в продаж сандального дерева, отпускаемого за деньги или вымениваемого на разные товары; сандальное дерево растет в изобилии на всех островах и принадлежит, только королю. Американские купцы платят ему от 5 до 7 пиастров за пикуль и продают его в Кантоне по 9 и 11. Это дерево так тяжело, что кусок его длиною в одну сажень и толщиною не более трех вершков, составляет пикуль. С отпуска сандала король получал от 30,000 до 40,000 пиастров. Третий доход составляла соль, собираемая на морском, берегу в изобилии. Сандальное дерево не рубили топорами, а пилили, чтоб не тратить материала на щепах. Работа эта и собирание соли производится, по наряду, простыми, народом. Должность министра финансов исправляли испанец Марини и француз Ривес, которые обманывали короля, как могли. Им это было весьма легко, потому что учитывать некому; а о правильном расходе и приходе; в хозяйстве, и думать нельзя. Марини занимался продажею сандального дерева и соли, отдавая королю сколько ему вздумается. Чтоб купцы не открыли его плутней, он делился с ними. Ривес. был, так сказать, государственным, казначеем. Плутуя за одно с Марини, он показывал менее прихода, чем действительно было; и сумму, собираемую в горшки, он не показывал всю. Первого туземцы любили за то, что он им не вредил, и не возносился над ними; но второго ненавидели и несколько раз, во время нашего пребывания на острове, сжигали его шалаш, чем изъявляли свое негодование против него.

29-го числа приехала к нам, выздоровевшая королева Кагуманна и привезла в подарок на каждый шлюп по двадцати свиней, множество фруктов и зелени. Она была одета в черпом бархатном платье, но весь придворный штат, сопровождавший ее, и состоявший из восьми женщин, не имелн, иной одежды, кроме пау, род юбки, покрывающей тело и состоящей из, куска вышеописанной материи, ярко-желтого, зеленого, или пунцового цвета, который в несколько раз, обвернут вокруг тела. Волосы их сзади были заплетены в две косы, а спереди коротко выстрижены и около лба намазаны известью. Во время танцев, которые состояли в разных телодвижениях и жестах, мужчины пели и били такт коротенькою палочкою по длинной, издающей весьма неприятные звуки и смотря по величине их — то низкие, то высокие тоны. Женщины иногда еще более наряжаются—тогда над обыкновенною пау надевают фестонами другую - разноцветную; на головах и вокруг, шеи носят тогда венки, из красных, желтых и черных перьев сплетенные; около плечь — сзади завязанные банановые листья; а ноги повыше ступни и руки у кисти, обвертывают, плющом. Танцуя, они становятся в три ряда и все вдруг делают, по такту одинаковые телодвижения. Музыканты или певчие стояли позади их.

Вот политическое, нравственное и общественное состояние Сандвичевых или Гавайских островов в 1821 году, потерпевшее с тех пор, во всех этих отношениях большие перемены.

Язык, сандвический мягок, приятен для слуха и весьма легко выговаривается иностранцами; он имеет в словах своих весьма много гласных, букв, а р почти вовсе не слышно. На всех островах говорят одним, общим языком, и только некоторые разнятся произношением или недостатком , букв, как-то  остров Вагу, где буквы к вовсе нет и вместо ее ставится т; например, на Оваги жрец называется кагуна, а на Вагу тагуна; на нем же королев Кагуманну и Калигамегу звали Тагуманна и Талигамега.

Источник:Отечественные записки 1849, № 12.

Продолжение